Книга Однажды осмелиться… - Ирина Александровна Кудесова

безумная мысль о ныне модных операциях и о том, что профессор пропал не случайно. Но это было уж слишком нелепо.

Проведя в сомнениях выходные, Нина причепурилась, встала на каблуки и отправилась в академию. Ровно в час стукнула в притворенную дверь кафедры экономики и менеджмента и, не дожидаясь ответа, увеличила щель, сунула в нее голову.

— Здрассьте.

За столом у окна торчала колом сухая белобрысая бабенция с длинной бесцветной физиономией. Как будто кость проглотила и сейчас начнет кхекать, уже изготовилась.

— Мне нужен профессор Кочур. — Нина смерила глотательницу костей королевским взглядом. И та вдруг дернулась, шагнула вперед:

— Вы? Вы мне звонили в пяатницу?

Нина смотрела на профессоршу несколько секунд, а потом втянула голову — обратно, за дверь. Быстрыми шагами пошла по коридору.

Она сама не знала, почему так позорно сбежала. То ли воинственный па устрашил, то ли это — на подъеме тона: «В пяатницу?» С каким-то таким прибалтийским акцентом.

Признаться в своих подвигах внучке Нина не решилась, только как бы невзначай спросила, не общается ли Алена со своим бывшим научным руководителем, и та — что естественно — ответила «нет». Нина хотела поинтересоваться, не работает ли с ним его сестра или даже жена (собственно, почему бы ему женатым не быть?), но такой вопрос мог вызвать удивление. И она так ничего и не выспросила.

А факт, что профессор напрочь перестал появляться, уязвил ее до такой степени, что дальнейшие попытки по его поиску она предпринимать не стала. Женская гордость превыше всего.

15

У Алены было такое ощущение, что она только что разгрузила грузовик. Заставить Нину переехать на три ночи к новым знакомым казалось делом практически нереальным. На «своего парня» Нину здесь не действовали никакие доводы.

— Чего это твоему дружку так не терпится? Подождет, я через неделю уеду.

Алена, честная Алена, погрязла во вранье. Ей самой было противно, но уже не отступишь.

— Нина, ну ты понимаешь, у него жена на три дня уехала к родителям… в Мурманск, глупо же сидеть одному, телевизор смотреть. — И, предупреждая праведное возмущение: — Ну конечно, я по тебе соскучилась, но ты ж билет взяла, не посоветовавшись…

Далее следовала перебранка, в которой был упомянут и тот факт, что Алене все до лампочки, она готова лучшего друга (Нину) оставить на праздник в пустой квартире, вот и пришлось подстраховаться.

— Так это ты телефон разъединила!

— Ничего я не разъединяла. Он сам.

— Ага, он сам! Нина, я тебя знаю, я потом перезванивала — было глухо занято. И после этого ты еще хочешь…

— Но ведь ты не можешь меня подселить к чужим людям, я же все-таки… твоя бабушка, если на то пошло. И потом, я приехала к тебе и к Юльке, а ты половину времени будешь меня мариновать у знакомых!.

Решили поменять обратный билет.

И еще Алена должна была сделать все, что ни попросишь.

— У тебя ведь есть его домашний телефон. Вот позвонишь, с праздниками поздравишь, небось сама не догадалась. А я потом трубку возьму.

— Ты о ком?

И не успела Нина выговорить заветное имя, Алена уже знала. Она любила Нину, она не хотела, не хотела, не хотела смеяться над ней.

16

Нину решили разместить в большой комнате. Учитывая ее благоговение перед ранним морщигонным сном, умнее было бы отвести ей место в детской (Степана укладывали в девять), но там оказалось слишком тесно для двоих. Жизнь в доме обычно затихала к полуночи, и вопрос, кто под кого должен подстраиваться — хозяева под гостью или наоборот, — до конца решен не был. Время шло к десяти, и тут позвонила Алена.

Она сказала, что только что беседовала с Иосифом, он уже прилетел, но в аэропорту потеряли его багаж, и, по прогнозам, раньше чем через час он выехать не сможет: багаж посеяли основательно. Будет в начале первого.

Тем лучше: Нина спустится к двенадцати, и все дружно лягут спать.

Удачно багаж потеряли.

Вот только голос у Алены был какой-то странный.

17

На вопрос: «Что же там такое, что нельзя было взять в салон?» — Иосиф ничего не ответил, только загадочно крякнул. «Подарок, — подумала Алена. — Сколько раз говорила ему тяжелое не поднимать». Далее состоялся следующий диалог:

— Ося, ну что ты там еще такое придумал? Мне везешь, да?

— Да… уж.

— Оно не очень тяжелое?

— Конечно, тяжелое. Потому и потеряли. Там бревно.

— Ося, прекрати клоунировать. Какое еще бревно?

— А вот такое. Живое. Но если я тебе скажу, будет неинтересно.

Алена подумала, что только живого бревна ей и не хватало. И что от Иосифа всего можно ожидать. Собственно, именно этим он и пленил ее — студентку, явившуюся на дом к неулыбчивой профессорше и робевшую так, что самой было противно.

— Ося, ну там, надеюсь, не совсем оно живое? Я не могу сейчас никого заводить.

Иосиф вздохнул:

— Совсем. И боюсь, они его заморозили.

«Так. Щенка купил». — Алене было приятно, что Иосиф помнил, как она сказала в прошлую встречу — ужасно хочется далматинчика. Но это же так — мечтания. Куда ей сейчас собаку? И вообще… зачем его, маленького, в багаж сдавать? Меж тем Иосиф грустно пробормотал:

— Я ему вязаную одежку надел. Чтобы не простыл.

— Слушай, а зачем ты щенка в багаж сдал?

Иосиф так же меланхолично продолжал:

— Не в багаж… В отделение для животных. И это не щенок. Это поросенок. Я окончательно расстроен.

Алена дара речи лишилась. Понятно, что Ося славен своей безбашенностью, но такое… Одно дело — купить свиненка (при Осиных связях — в два счета), но другое — держать в доме. Ведь гадить всюду будет, корми его, а потом вымахает скотина. Будет копытами стучать по дому. Это уже не смешно. Если даже представить себе, как Нина открывает дверь и видит Иосифа в сопровождении свиньи, и то не смешно.

— Ося… — начала Алена, но тот вдруг оживился, сказал, что явился начальник аэропорта, и — «перезвоню позже».

Нина стояла у зеркала в ванной и накладывала на лицо крем.

На ней болтались тренировочные штаны (она спала в них, когда холодно было), футболка с надписью васильковым «Я поддерживаю однополые браки» (как-то Алене однокурсник всучил, он поддерживал еще как, на деле), а на ногах у Нины наблюдались ярко-красные тапки с опушкой розовыми перьями, видимо купленные к поездке.

— Вид у меня тот еще? Ну, твоим друзьям все равно. Я в этом дрыхнуть буду.

— Нин, слушай, мой… друг задерживается, так что мы до двенадцати можем поболтать, а