Книга Я никому не скажу - Нина Кинёва

законы гуманные. Выскочишь на условку. Сейчас мы всё правильно оформим.

Пока он заполнял бумаги, я вдруг как будто очнулся… Что происходит? Почему я должен выбирать между большим сроком и маленьким, если вообще не виноват? Ничего не буду подписывать, пусть отпускают.

Я ему так и сказал: не подпишу.

– А, то есть хочешь пойти по полной программе? А вроде на вид не идиот. Хотя…

И меня вернули в клетку. Я сел, прислонился к стене и подумал, что есть же у них какие-то правила, сколько-то часов, сколько они могут держать меня без оснований. Наверное, продержат до упора и выпустят. Потом я выключился, но совсем ненадолго, меня растолкали и опять повели в тот же кабинет. Только тип в форме там был уже другой. Он начал на меня орать, толкать в лицо какую-то бумагу, как будто вот же, описание грабителя, и я подхожу, и как бы уже мне железно не отвертеться, а буду выделываться – они у меня не только траву, но и порошок найдут. Так орал, что я вообще перестал соображать. Только думал: сколько же часов надо продержаться?

– Ты что, тупой? Сядешь лет на восемь. Выйдешь вообще? У тебя девушка есть?

Я кивнул.

– Она тебя восемь лет ждать не будет.

Он был прав, восемь лет – не будет. Я вдруг испугался. Все вокруг стало гораздо четче, чем было раньше. Словно я из нарисованного мира попал обратно в нормальный. Я попросил телефон. Ведь мне должны были дать позвонить. Почему не дали?

Вместо этого я получил по ребрам, и меня снова вернули в клетку. А через какое-то время опять повели в кабинет. Наверное, они решили меня таскать туда-сюда, пока я не признаюсь, что кого-то ограбил. Меня снова ударили, на этот раз в живот, и, поскольку и так весь вечер тошнило, меня тут же начало выворачивать. И я еще услышал, что симулирую, чтобы выпустили, а потом все очень быстро завертелось и я упал на пол…

Она

До этого дня я наивно думала, что уже выросла. Вся такая взрослая, самостоятельная и уж точно могу принять решение, если передо мной проблема. Да, некоторые решения даются нелегко, но на что человеку интеллект и способность анализировать? Теперь я была в панике, потому что не просто не могла сделать выбор, но даже все трезво проанализировать не получалось. И посоветоваться мне было не с кем. Да и нетрудно догадаться, какие советы мне дали бы, сунься я к кому-нибудь с вопросом «У моего любимого парня что-то с головой, что мне делать?».

Я спряталась под одеяло и пыталась привести мысли в порядок… в подобие порядка… сделать хоть как-то связными. Вместо этого прошедший день всплывал картинками… Вот я иду в универ, сразу в группу Андрея, а его снова нет. Вот я еду к нему домой, но мне никто не открывает. К Ольге Владимировне я уже не шла, а бежала. Потому что не мог он просто так куда-то уйти надолго. Он бы меня предупредил. К тому же все последние дни он был такой странный. Я придумывала всякие ужасы: пошел куда-то и под машину попал, если уж он на меня не реагирует, мог и машину не заметить, или те, что за ним бегали осенью, снова его нашли… Перепугала себя так, что чуть ли не молилась уже: только бы живой, что угодно, только живой. Притом что я атеистка…

Оказалось, Андрей у родителей. Еще прошлой ночью он позвонил им откуда-то с улицы, и они ездили его забирать. Меня укололо – почему не мне. Мне нельзя было позвонить? Я же волнуюсь. Андрей спал, Ольга Владимировна повела меня на кухню и все рассказала. Что он последнее время пил какие-то таблетки, чтобы быть спокойным, причем пил их, оказывается, ради меня… Что его задержали, продержали почти всю ночь в полиции, а когда ему стало совсем плохо, выгнали на улицу. Потом Ольга Владимировна начала о проблемах – мол, Павел Ильич снова настаивает на больнице, они поссорились, теперь Андрей с родителями не разговаривает и вообще не встает. Столько информации – мне хотелось зажать уши и убежать. Получалось, что все это из-за меня. Ведь жил же он как-то до меня, лекарствами не травился и неживым не выглядел. А я появилась, и началось… Все хуже и хуже. Я представить себе не могла, что так бывает. Взаимная любовь, и всем плохо. Наверное, у меня на лице все было написано, потому что Ольга Владимировна сказала:

– Катя, я сначала не хотела все вот так тебе выкладывать. Но решила, что ты должна знать и должна подумать.

Тогда я прямо спросила: она хочет, чтобы мы расстались? Она ответила, что не знает. Даже она – не знала, чего уж обо мне говорить?

В детстве мы с подружками пересказывали друг другу душещипательные истории – вроде как написал парень девушке из армии, что ему ноги оторвало, а она струсила, он же вернулся здоровый, и это была только проверка. С моралью – не предавайте любимых. И я всегда думала: любовь предавать нельзя. Что бы ни случилось, если любишь человека, ты должна быть с ним. Оказалось, это очень красивые, но лозунги. А на самом деле все может быть очень страшно. Тем более когда перед тобой не листок бумаги с какими-то строчками типа «я отравился лекарствами, а теперь ни с кем не разговариваю», а настоящий живой человек.

Я попросила разрешения увидеться с Андреем, пусть он спит, я только посмотрю и уйду. И да, Ольга Владимировна, я все понимаю, и я подумаю. Подумаю о чем? Не расстаться ли нам, пока не поздно? А кто сказал, что не поздно? Я попыталась представить, что мы расстаемся. Вот не видимся больше… Так внутри все сжалось… И я готова была поклясться тут же, что нет, я не смогу так, я останусь с ним, и мне на все наплевать. Пусть хоть какой, но я его люблю.

А потом я вошла в комнату. Андрей не спал. И не спал, и на меня не реагировал. Лежал и смотрел в спинку дивана. И я остановилась, не могла шаг вперед сделать. Снова захотелось закрыть глаза, уши, а открыть потом – когда все изменится в лучшую сторону. Пусть кто-то решит все проблемы.

Но детсадовской наивности во мне осталось все-таки маловато. Никто ничего не решит. Мне просто не повезло, в моей жизни случилось вот такое…