Книга Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

они ждали приказа об эвакуации и распоряжения высшего руководства о выводе техники и вооружения – как и куда выводить. Но страна разваливалась, и в охватившем ее хаосе было непонятно, кто и когда может отдать такой приказ, а распоряжения, доходившие до военных, часто противоречили друг другу.

Поляничко вместе со своим Оргкомитетом сбежал еще до вывода внутренних войск, хотя с самого начала обстрелов Степанакерта он и так уже крайне редко появлялся в здании обкома партии. Видимо, почувствовал, что происходящее полностью вышло из-под контроля и ситуация становится опасной. Почувствовал верно: останься он чуть дольше, вряд ли вообще смог бы уехать. Я даже не знаю, когда именно он исчез. Судя по всему, бегство произошло ночью: несмотря на постоянное наблюдение, мы этой срочной эвакуации не видели. Просто в какой-то момент заметили, что вокруг здания прекратилось всякое движение: никто больше не ездит ни туда, ни оттуда, и стало понятно, что внутри пусто. Военные подразделения, охранявшие его, еще какое-то время оставались, а потом и они ушли. Очень скоро в подвале здания обкома расположился первый военный госпиталь в Карабахе.

Официальный вывод войск начался только в декабре 1991 года, после того как Верховные Советы бывших союзных республик повсеместно заявили о том, что все советское вооружение, находившееся на их территории к этому моменту, становится собственностью самоопределившейся республики. В Нагорном Карабахе располагались четыре военных подразделения: 366-й мотострелковый полк, традиционно стоявший у нас с 50-х годов – я помню его еще с детства; милицейский полк, дислоцированный уже во время конфликта, химбат – батальон химической защиты и погранотряд в Гадруте, обслуживавший советско-иранскую границу.

Первыми уехали комендатуры и внутренние войска. В отличие от военных 336-го мотострелкового полка, они не были обременены ни особым военным имуществом, ни тяжелым вооружением, ни семьями с домашним скарбом. Спецназ, дислоцированный в палаточном городке за чертой города, неподалеку от железнодорожной станции, тоже быстро собрался и незаметно исчез.

Азербайджан, который продолжал считать Нагорный Карабах своим, естественно, претендовал на вооружение расположенных у нас воинских частей. Мы же считали, что оно принадлежит нам. Кроме того, с уходом советских войск исчезал последний фактор, хоть как-то сдерживавший военную агрессию Азербайджана против Карабаха, и мы понимали, что стоим на пороге войны. В такой ситуации мы не могли упускать вооружение дислоцированных у нас подразделений, иначе оно досталось бы Азербайджану и ущерб оказался бы двойным.

Сначала наши отряды взяли под контроль милицейский полк. Там все прошло без инцидентов, очень мирно: мы просто зашли и забрали вооружение, не встретив никакого сопротивления. Оснащение полка оказалось неплохим, мы получили четыре машины БМД[56], которые нам очень пригодились в первые месяцы войны, около шестьсот единиц стрелкового оружия, автоматы, пулеметы и снайперские винтовки. Точные цифры уже стерлись из памяти, но зато я хорошо помню, как расстроился их командир: просил у нас справку, что вооружение мы у него приняли. Спрашиваю его:

– Зачем тебе справка?

– Да чтобы с прокуратурой проблем не было, а то вдруг под суд отдадут…

– Ладно, – говорю.

Сели с ним, составили список: столько-то автоматов, пулеметов, БМД. Написали, что он все это сдал местным властям, кто-то поставил свою подпись, спрашиваем: «Ну что, все? Тебе это поможет?» – «Поможет, надеюсь», – отвечает. Пожали друг другу руки, и он уехал.

С химбатом и погранотрядом тоже никаких проблем не возникло. Оставался 366-й мотострелковый полк, серьезное и самое крупное подразделение. Помимо стрелкового оружия, в полку насчитывалось около ста боевых машин пехоты, девять танков, полковая артиллерия, противотанковые средства, «Шилки»[57] и ПЗРК[58]. С командиром полка, Юрой Зарвигоровым, меня связывали хорошие отношения. Абсолютно адекватный человек, он трезво оценивал происходящее и никогда не вмешивался ни в какие политические дела. Основной его заботой оставался личный состав, и Юра старался действовать так, чтобы с ним ничего не случилось. Помимо Юры, у нас было много друзей в полку: офицерами там служили и армяне. Например, Сейран Оганян[59], ставший впоследствии министром обороны Карабаха, а потом – Армении, в то время командовал батальоном. Еще один офицер, Мовсес Акопян[60], командир роты разведки, позже стал министром обороны НКР, а потом и начальником Генштаба ВС Армении. Благодаря им мы вовремя получили информацию о запланированном выводе подразделения. Мы понимали, что не можем отпустить это вооружение ни при каких обстоятельствах. Но нам не хотелось портить отношения с Россией, поэтому мы пытались обойтись без конфликтов.

Видимо, Азербайджан обратился за помощью к России, и в Карабах отправили подразделение российского спецназа с генералом, имени которого я уже не помню. От наших друзей из 366-го мотострелкового мы узнали, что его задача – вывести полк, отправив личный состав домой, а вооружение передать Азербайджану. Ничего отдавать Азербайджану мы не собирались. Это оружие уже принадлежало НКР и требовалось нам для собственной обороны.

Первая же попытка спецназовцев вывести из части несколько БМП подтолкнула наши отряды к срочному захвату полка. К сожалению, при этом погиб один человек, но 366-й мотострелковый полк в тот же день полностью перешел под контроль сил самообороны республики. Несколько вывезенных спецназом БМП не успели отъехать далеко: их заблокировали у села Балуджа, куда военные пытались перебросить всю боевую технику для дальнейшего вывода из Карабаха. В итоге спецназовцы просто подожгли эти машины: если уж не получается их вывезти, лучше просто уничтожить. Ситуация могла обернуться большим кровопролитием, поскольку мы отступать от своих целей не собирались. Мы решили встретиться с приехавшей в Степанакерт группой высокопоставленных российских военных чинов во главе с генералом Грековым[61] и попытаться договориться. На первую встречу, которую организовали дома у одного из наших ребят, поехали мы с Сержем Саргсяном.

Посидели, пообщались. Выпили, конечно. Мы дали понять, что вывезти технику они в любом случае не смогут, мы ее просто так не отпустим. Если они предпримут такую попытку – будем сражаться. Я спросил, готовы ли они, российские военные, воевать с нами ради сомнительной для них цели, по сути – ради укрепления боевой мощи Азербайджана? Ответ меня не удивил: воевать никто из них не стремился. Мы договорились, что они ограничатся тем, что уже сделали: десятком сожженных БМП, а что покажут на бумагах – не наше дело. Могут отчитаться, что всю технику уничтожили из-за невозможности вывоза из Карабаха. Так что в целом, по существу вопроса – о том, что все вооружение полка остается нам, – удалось договориться сразу. Позднее состоялась еще одна встреча, в которой я уже не участвовал, и переговоры с нашей стороны вел Серж Саргсян. На ней в деталях расписали всю