Книга Ржевский. Том 7 - Семён Афанасьев

хуже! Теперь к гипнотическому воздействию её передних коэффициентов добавились задние!

В следующую секунду довольный собственной изобретательностью, решительно направляюсь в санузел:

— Я щ-щас!

Там умываюсь холодной водой и даже заливаю пару горстей себе за пазуху: рубашка в этом климате быстро просохнет, а я чуть-чуть отвлекусь. От неуместных двусмысленных поползновений.

— Дим, скажи своему соотечественнику, что его выздоровление идёт по плану. — Доброжелательно просит мать Мадины через пару минут, окончив сгибать руки, ноги и шею отца Шурика в разных плоскостях. — Ещё пара дней такого режима — и он свои обычные двадцать миль пешком в сутки опять ходить сможет без проблем. Даже по нашей пустыне в жару, — добавляет она.

Добросовестно перевожу на русский.

— Тьху. А за двери почему не давала выйти⁈ — священнослужитель походя забрасывает в рот кубик жареного филе индейки величиной с половину моего кулака. — Если в их пустыню пешком готова отправить⁈

Хренасе, у него аппетит. Даже я уже наелся, а он так целый день жуёт.

Куда в него лезет?

Попутно интересно: это только у отца Шурика после ранения? Или то есть их общее профессиональное цеховое качество — и у всей его церкви аппетит подобный (читай, ненасытный)?

И в прямом, и в переносном смысле, если по золотым кранам в сортирах судить.

— Дим, переводи. Выйти из комнаты ему не давала потому, что, — Шамса начинает загибать пальцы. — В нарушение всех правил и законов Эмирата, отец Искандер лежит на женской половине нашего Дворца. Дворца правящей Монарха, раз.

Перевожу.

— Это в свою очередь сделано потому, что мне так удобнее его выхаживать, два и три: маго-поле, напитанное целительскими заклинаниями, здесь банально сильнее. В-четвёртых…

Начинаю переводить синхронно, чтоб сэкономить время (подсмотрел приём у Мадины, теперь сам тоже так делаю — реально быстрее получается).

— Не надо «в-четвёртых», — скрипит с кровати церковник. — Спасибо и простите. Не знал я, что ради меня так все правила попрали. Да и то сказать, в чужой монастырь со своим уставом… спасибо ещё раз!

— Не ради вас, — качает головой мать супруги сразу после его слов.

Поскольку она тоже менталистка, мой перевод ей не нужен.

Стоп! Так получается, она все его мысли всё это время видела⁈ И тиранила его… почему?

— Пха-ха-ха-ха-ха, Дима! Почему-почему. Ну могут у меня быть свои развлечения⁈ — Шамса Наджиб хохочет, будто звенят заливистые колокольчики.

Не понял ещё раз. Она что, и мои мысли… того?!!

— У тебя всё на лице написано, — мать жены без затей хлопает меня по плечу. — А-ха-ха, какие вы оба забавные!

Хм, в их реалиях — очень красноречивый и близкий жест. Но я это только теперь понимаю, после уроков и лекций Далии.

Попутно: кажется, я теперь знаю, откуда у Мадины такие же загибы. Точнее, от кого.

Яблоко от яблони.

— Когда его можно у вас забрать? Так, чтоб без вреда для здоровья?

— Хоть сейчас: программы регенерации почти отработали, инерции хватит, его клетки сами всё завершат, как надо. Кишечник, правда, стал короче на пару метров, но это не критично.

— Я не в претензии! — заполошно машет руками отец Шурик. — Спасибо! После Пчелы Пращника, да в живых, да на ногах через несколько дней! Благодарю от всей души.

Он подскакивает с кровати и кланяется, подметая рукой пол:

— Когда-нибудь, в наших краях если будете, только скажите.

— Спаси Аллах! — неподдельно вздрагивает Шамса. — Но за само предложение тоже спасибо, учту. Дим, что-то ещё или это всё?

— Если позволите, я с соотечественником прямо сейчас из портального зала домой: очень дела серьёзные, без него не обойдусь.

— Позволяю. Я его одного отпускать не хотела: вдруг с ним что-то случится в его же церкви, так чтоб потом на тебя собак не повесили. — Она многозначительно поднимает и опускает правую бровь. — А раз ты всё лично проконтролируешь…

— Вы мудрая и умная, не только ослепительно красивая, — констатирую без тени комплимента.

Чистая ситуационная правда. Так влёт считывать нюансы оперативной обстановки, ещё и в стране, где она никогда не была… ещё и в социальном институте чужой религии… скажем, для врача — более чем пилотаж.

Снимаю шляпу.

— У него же ранение от вашего церковного артефакта, — пожимает плечами сексапильная тридцатилетняя с небольшим тёща. — Их внутренние разборки откровенные. А отсюда он скорее всего тоже к своим отправится. Какой прогноз сделал бы на моём месте ты? Что его ждёт по возвращении?

— Дострелят со второй попытки рано или поздно, — вздыхаю в ответ. — Или с третьей, дело нехитрое. Причём скорее рано, поскольку покушавшегося лично я в лицо не увидел, а пострадавший даже не предполагал, что он есть.

— Это почему ещё? — подозрительно впивается в меня взглядом отец Шурик, выслушав перевод нашей беседы, выполненный мною по его запросу.

— Потому что под ТТХ того инструмента, которым тебя отработали, как мишень на моём участке между вражескими небоскребами ты не подставился бы, — пожимаю плечами второй раз. — Если б хоть что-то подобное в свой адрес предполагал.

— Чего-о-о? Что за… ⁈

— Тактико-технические характеристики. Этой самой Пчелы Пращника показатели в цифрах, — теперь уже не скрываю, что наблюдаю за его мимикой внимательно. — Ты в этом вашем церковном артефактном оружии волочёшь профессионально, так?

Он порывается набрать воздух и ответить, но я его останавливаю поднятой рукой:

— Так. У тебя на лице тоже всё написано, ты тоже врать не умеешь. Получается, выстрела того ты не ждал, раз подставился: врасплох тебя застали. Подловили с опущенными руками прямым ударом, иначе говоря.

— Однако кто руку приложил из наших, знаю отлично! — старик неожиданно отворачивается в сторону.

— Ладно, я пошла. — Мать Мадины тактично захлопывает дверь с той стороны, беззвучно целуя перед этим воздух и глядя на меня. — Дим, ты здесь уже как дома? Справишься сам?

— Угу.

— Только по женской половине его без себя не отпускай! Это тебе можно, как мужу, в порядке исключения!

— Ой. А отцу Шурику?

Мне его что, на руках нести, в ковёр завернув предварительно?

— Своего протеже ведёшь и сопровождаешь строго по коридорам, ни в какие комнаты заходить не даёшь.

— Принял, будет сделано. Спасибо ещё раз за всё.

* * *

Там же, через некоторое время.

— А теперь наедине колись: чего ты от меня хочешь? — епископ, услыхав, что желанная свобода близка и никем не ограничена, наружу почему-то торопиться перестал.

Вместо того, чтобы в моём сопровождении опрометью рвануть в родные пенаты к родным берёзкам и ёлочкам, он по-хозяйски прыгает спиной обратно на кровать и разваливается, как барин.

* * *

Шу Норимацу, Изначальная Соты и глава клана Ивасаки. Сигнал передан через защищённое соединение магических амулетов Изначальных Соты, заключивших союз.

— А теперь наедине колись: чего ты от меня хочешь? — церковный иерарх вопреки собственным пожеланиям минутной давности воспользоваться опцией немедленного возвращения домой не поспешил.

Шу подоплеку понимала: если в родной столице происходит то, что происходит, то серьёзный разговор с серьёзным человеком типа Ржевского следует вести в гарантированно защищённом месте.

Например, во дворце другого государства, удалённого от эпицентра событий на многие тысячи километров.

— Помощи, — не затянул с ответом напарник по бизнесу.

— На тему?

— Самодержца нашего, х** ему в сраку, в суд на заседание доставить. Всё, дальше я сам.

Японка отметила, что церковник несильно удивился.

— Какой именно ты видишь мою помощь? — архиепископ забросил ногу за ногу и поправил подушку под головой. — Чем я, в твоих ожиданиях, должен тебя поддержать?

О подоплёке, что интересно, старик даже не спросил. Видимо, у него имелись собственные прогнозы по ситуации до ранения — раз сейчас не интересуется причинами.

— На царство нашего монарха ты помазал? — в лоб ответил Ржевский.

Вроде как и не утвердительное предложение, однако все вопросы сразу отвалились.

— Да. — Священник тоже предпочёл лаконичность.

— Текст твой, который ты при этом читал, вспомнить можешь?

— Издеваешься? — отец Александр поменял ноги, забросив теперь правую на левую, и минуты на три зачастил церковным речитативом.

— Ну вот тебе и причина, — пожал плечами потомок гусара, совсем не пафосно вгрызаясь зубами в большое южное яблоко. — Ты, если формально говорить, венец царский ему под добросовестность и самоотречение ради народа доверил. Настала пора кое-какие накопившиеся за время правления проблемы гласно поднять.

— У меня нет такой власти, — немного помедлив, закусил губу старик. —