Книга Советы юным леди по безупречной репутации - Софи Ирвин

подобные разговоры?

– Несомненно, – ответил Сомерсет.

Леди Селуин сжала губы, но промолчала – она была слишком хорошо воспитанна, чтобы возражать брату в присутствии посторонних.

– А если она полюбит бедняка? – внесла свою лепту леди Каролина.

– Я… мы… – промямлил Сомерсет и умолк.

Под осуждающими взглядами Маргарет и леди Каролины у него побагровела шея.

– Не полюбит, – постановил Селуин.

– Совершенно исключено, – подтвердила его жена.

– Потому что ей и в голову не придет ослушаться? – предположила Маргарет.

– Потому… – вмешался Сомерсет, – потому что мы всё обсудим и…

Он снова оборвал себя, не найдя удовлетворительного ответа.

– Парируйте, сэр, парируйте, – подбодрил его Мелвилл.

Сомерсет послал ему обжигающий взгляд.

– Энни знает свой долг, – вмешался Селуин, – и подчинится беспрекословно.

Элиза на мгновение зажмурилась, мечтая о том, чтобы точно так же можно было закрыть уши.

– До этого ни в коем случае не дойдет! – сорвался Сомерсет.

Он снова бросил взгляд на Элизу – оправдывающийся, измученный взгляд – и повернулся к Маргарет.

– Если мисс Селуин осталась такой, какой я ее помню, – тихо произнесла мисс Винкворт, посылая Сомерсету улыбку, от которой на ее щеках появились ямочки, – у нее достаточно силы духа, чтобы высказать свое мнение.

– Совершенно верно, – немедленно согласился Сомерсет и снова уставился на Элизу. – Энни определенно не из тех, кому недостает силы духа.

На Элизу словно опрокинули ушат ледяной воды, разом оставив без воздуха. Она судорожно глотнула сжавшимся горлом. Все сидящие за столом повернулись к ней, но она не замечала никого – лишь смотрела в глаза Сомерсета, потрясенная до глубины души.

– Миледи… – очень мягко произнес Мелвилл.

Сама не сознавая, что делает, Элиза вскочила; ножки стула громко проскрежетали по полу.

– Полагаю, дамам пришло время удалиться на чаепитие. – Она едва слышала собственный голос, заглушаемый биением сердца. – Маргарет, если ты не против, проводи дам в гостиную, я… – Она снова глотнула воздуха. – Я присоединюсь к вам через минуту.

Глава 11

Элиза выскочила из столовой и устремилась вверх по лестнице, едва понимая, куда идет, и зная лишь, что ей необходимо побыть одной. Ненадолго, только чтобы взять себя в руки вдали от посторонних взглядов. Она добежала до спальни, захлопнула дверь, прислонилась к ней и, закрыв глаза, постаралась выровнять дыхание. Даже здесь она не могла дать себе волю, ибо наружу рвались обжигающие рыдания, а не тихие, приличествующие леди слезинки, которые можно было бы аккуратно пролить, потом стереть и, сохранив безупречный вид, вернуться к гостям. Эти рыдания были бы громкими и вульгарными. От них бы опухли глаза, покраснели щеки, и все бы это увидели. Да, Элиза уже устроила сцену, сделав гостей свидетелями ее душевного смятения, но этим все должно и закончиться. Она прижала руку ко рту, не выпуская боль на свободу.

Он ее не простил. И хотя, в сущности, Элиза этого не ждала, но получить столь неопровержимое доказательство, ясно как день прозвучавшее в оскорбительных словах, увидеть пламя осуждения в его взоре… Это был шок, это был конец всему. Он ее не простил. Не мог и не стал бы. И все тайные надежды, которые она лелеяла с момента их новой встречи, были глупостью. Весь этот ужин был глупостью. Неужели она и правда думала, что если измыслит достаточно поводов видеться с ним, удержать его в Бате, вдали от ядовитых наветов родичей, то он, возможно, полюбит ее снова?

Она целый день бегала по всему Бату, провела несколько часов перед зеркалом, то так, то этак укладывая волосы, рьяно гналась за вниманием джентльмена, который испытывал к ней лишь презрение. Джентльмена, оскорбившего ее за ее собственным столом, на глазах гостей, подобрав при этом слова, которые могли означать только одно: он намеренно стремился ранить. Элиза прижала руку к груди, словно физическое давление могло умерить боль. Все, чего она достигла за этот вечер, – лишь вскрыла язву, которой следовало зажить давным-давно. Впрочем, теперь Элиза поняла, что может с этим справиться. За все эти годы уже приспособилась, научилась преодолевать боль.

Она сделала глубокий, укрепляющий вдох. Расправила плечи, затолкала воспоминания поглубже, открыла дверь и двинулась к лестнице. Пришло время снова присоединиться к «любезной» компании. Как бы ей ни хотелось махнуть рукой на последствия и отправить гостей по домам, она должна сохранить лицо, насколько это возможно. Потерпеть еще час за чаем и вежливой болтовней, а потом можно сказать «прощай» всему этому ужасному, унизительному предприятию.

Элиза направилась к гостиной, но, проходя по площадке, услышала шуршание в салоне – ее рисовальной комнате. Возможно, забыла закрыть окно?

Распахнув дверь, она обнаружила в комнате гостя – он перебирал холсты, прислоненные к ножке стола.

– Лорд Мелвилл? – неуверенно произнесла Элиза.

Как образумить человека, столь очевидно пойманного там, где ему быть не полагается? Каковы правила этикета для таких случаев?

– Приношу извинения за вторжение, – откликнулся он ничуть не виноватым тоном. – Но вы сказали, что я могу на них посмотреть.

– Сомневаюсь, что имела в виду сегодняшний вечер, – произнесла Элиза приглушенным голосом.

Она бы подготовилась заранее и уж точно не позволила бы невозбранно копаться в ее работах.

– Вы оставили адмирала Винкворта, Селуина и Сомерсета в компании портвейна?

– Пришлось, – ответил Мелвилл обычным голосом.

Элиза шикнула на него и бросила через плечо тревожный взгляд – если их обнаружат здесь наедине, неодобрение будет всеобщим, а гостиная совсем близко.

Мелвилл послушался и продолжил тише:

– Винкворт пустился считать, скольких он убил во время осады Серингапатама, Селуин принялся перечислять все классические мифы, долженствующие меня вдохновить, а Сомерсет впал в угрюмое молчание. Мне потребовалась передышка.

Элиза ощутила внезапный укол вины.

– Простите, – сказала она. – Что за отвратительный вечер! Мне не следовало уговаривать вас прийти. Если бы я знала, что Винкворт…

Она осеклась. На самом деле она знала, что по крайней мере миссис Винкворт питает антипатию к Мелвиллам, но в тот момент ее беспокоил только званый ужин.

– Нам с ними хлеб вторично не преломить, – мягко сказал Мелвилл, по-прежнему перебирая холсты.

Элиза кивнула.

– Что за отвратительный вечер! – повторила она.

– Фрикасе было отменным, – возразил Мелвилл с легкой улыбкой.

– Да уж, прекрасно, вы меня успокоили, – улыбнулась в ответ Элиза.

Мелвилл поднял к зажженной свече еще одно полотно:

– Вы очень талантливы.

Элиза помолчала.

– Вы подшучиваете надо мной? – спросила она.

С Мелвиллом нельзя было быть уверенной ни в чем.

– Почему вы так решили? Я не прикидываюсь знатоком, но эти картины ничуть не хуже всего, что я видел в Королевской академии. Вам так хорошо удается передавать чувства!

Следующим он взял пейзаж, на котором было изображено