Книга Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 - Марк Эделе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отношения между мужчинами и женщинами, таким образом, оказывались в самом фокусе реинтеграции в гражданское существование, а следовательно, послевоенные годы были отмечены обострением гендерного конфликта. «Многие отцы, – сообщал секретариат президиума Верховного Совета СССР в 1947 году, – оторванные в течение ряда лет от своих семей, не возвращаются к ним после войны и в то же время не оформляют официальных разводов со своими женами, так как в противном случае им пришлось бы сообщить семьям свой адрес и платить алименты на воспитание детей»[328]. Неразберихой послевоенного времени многие пользовались в собственных интересах. Так, некий солдат перестал писать своей жене в 1942 году. Несмотря на все ее усилия выяснить о нем хотя бы что-нибудь, до 1945-го она не знала, жив ли ее муж или мертв. Наконец, она получила письмо, в котором говорилось: «Муж ваш жив, жил в Баку, женился, бросил жену, взял другую и сейчас находится в Польше»[329]. Такие случаи становились возможными из-за ограниченной дееспособности советского государства в послевоенные годы. Например, до 1947 года прокуратуре было трудно искать таких «алиментщиков», поскольку организация воинского учета в местных военкоматах оставалась из рук вон плохой[330].
Нежелание выплачивать алименты было не единственной причиной, заставлявшей мужа не возвращаться к жене. Банальная возможность менять партнерш или иметь сразу несколько семей тоже играла свою роль. Подобная мужская практика распространилась, по крайней мере, с 1930-х годов, а острая нехватка мужчин в послевоенные годы («мужчин не было, мужчины погибли на войне») сделала ее обычным делом. Семейное законодательство 1944 года еще более усугубило проблему, освободив отцов от финансовой ответственности за детей, зачатых вне брака[331]. Наконец, еще одной причиной стала предоставляемая армейской службой социальная мобильность. Один ветеран, призванный в армию в 1939 году, поднявшись во время войны по служебной лестнице, решил, что его прежняя семья больше не соответствует его новому статусу; как говорила его супруга, «очевидно, нашел себе новую, фронтовую семью». Этот человек направил своей жене письмо, в котором сообщал о собственной смерти. Она не купилась на этот трюк, нашла номер ящика его полевой почты и в ответном послании потребовала, чтобы он начал выплачивать алименты. Ее дальнейшие поиски дали неоднозначные результаты: согласно противоречивым данным, супруг, демобилизовавшись, был осужден за хулиганство в Бобруйске; жил в Харькове; обосновался в Полтаве. В 1947 году ему все еще удавалось скрываться. Аналогичный случай описывался в письме, направленном в Верховный Совет СССР Игорем и Стеллой, детьми другого «беглого» ветерана, на этот раз из Алма-Аты: «…Наш папа находился в рядах Советской Армии с 1928 года в кадровом составе. С первых дней Великой Отечественной войны он в звании капитана был направлен на фронт. В 1943 году ему уже было присвоено звание полковника артиллерии. … Оказывается, у него уже была новая семья, с которой он жил с 1942 года в Москве, а нас в это время обманывал, заявляя, что живет один. Последнее свое письмо он писал 25 марта 1947 года из Москвы, где указал, чтобы ему в Москву не писали, так как его там нет, что должен демобилизоваться и ехать к нам. Маму же Сталинский ВК [военкомат] вызывал 3 апреля и предупредил, что папа два месяца уже демобилизован и что мы переполучили за него пособие на наше содержание в сумме 800 рублей, и грозил передать дело в суд. Эти деньги мама вернуть не может, так как она до последней копейки тратит на наше воспитание. <…> До последнего дня наш папа скрывается от нас, а воспитывать нас маме невозможно. <…> Провожая папу на фронт, мы были уверены, что он завоюет нам счастливое детство, а оказывается, он завоевал себе новую счастливую жизнь с новой семьей, а нас бросил на произвол судьбы без угла и без денежного содержания…»[332]. Послевоенная дидактическая литература обращала внимание на эту проблему, проводя разъяснительную работу среди тех, кто зазнался, поездив по заграницам, и не желает возвращаться к довоенным подругам или женам: «Он повидал большой мир – Будапешт, Кенигсберг, Вену… До войны он даже не знал этих названий. Таким парням ничего не нравится дома: ни города, ни девушки, ни наши дела. Он задирает нос. Разве вы не видите, что он привык к [чему-то] другому!»[333].
Что касается ветеранов-инвалидов, то они зачастую не возвращались домой по совсем другим причинам. Советская культура, пропагандировавшая атлетическое мужское тело и подвиги здоровых социалистических суперменов, осложняла и без того непростой процесс реабилитации после понесенных увечий. Хотя положительные ролевые модели инвалидов, преодолевающих свою физическую ограниченность, действительно существовали, из тех же примеров становится ясно, как трудно было сформировать подобное отношение к жизни[334]. Столкнувшись с серьезными сомнениями в своей мужской состоятельности, а также со страхом перед обществом, где повседневная жизнь была тяжелой даже для физически здоровых людей, многие инвалиды-фронтовики решали, что они не должны становиться обузой для своих жен и родителей[335]. Немало было и тех, кого прежние жены бросали ради более перспективных партнеров[336].
В некоторых случаях нежелание демобилизованного бойца возвращаться к жене мотивировалось решением остаться с женщиной, которая делила с ним тяготы фронтовой жизни. «В 1945 году он меня покинул, а с собой привез другую женщину – фронтовую»[337]. Иногда такие привязанности заканчивались трагически. Один высокопоставленный офицер (генерал-майор), который до войны состоял в браке и имел двоих детей, с 1944 года жил с фронтовой медсестрой, у которой тоже был от него ребенок. В мае 1946 года один из его сыновей, демобилизовавшись, решил переехать жить к отцу вместе со своей женой. Как и следовало ожидать, такая затея не увенчалась успехом. Во время одного из скандалов сын застрелил отцовскую любовницу
