Книга Пилигрим - Марк Меерович Зайчик

на Олега Анатольевича, тот кивнул не глядя, она легко поднялась, и они начали с Колей танцевать между столиками. Никто не удивлялся этому. Толя, в свою очередь, тоже смотрел исподлобья на эту пару. Без зависти.

– Я жду вашего перевода, я когда-то учил ваш язык, в академии, но это был другой язык, пожалуйста, Григорий Соломонович.

Олег расслабился тоже. Гриша собрал лицо в единое целое и, не отвлекаясь от песни, сказал Олегу с некоторым раздражением:

– Слова такие. «Я слишком сильно тебя люблю, чтобы злиться на тебя…» И так далее.

У него не было сил углубляться в перевод дальше. Тем более, что дальше слов он не расслышал и не знал никогда. Идиш он знал неплохо еще из дома.

– Наши написали, чувствуется рука нашего человека, – сказал Олег. Он был задумчив и расслаблен.

– Конечно, наши, кто же еще, – согласился Кафкан. Олег откинулся на спинку стула и под звуки танго, которое исполняла роскошная московская певица, удивил неожиданным рассказом. Он решил, что все можно ему.

– Я совершенно не завистливый человек, Григорий Соломонович. Не обижаться, никому и ничему не завидовать, таков мой девиз в жизни, я горжусь этим. У меня это с детства, не завидовать, не обижаться и не просить ничего. Во дворе в Ленинграде меня этому научили, потому что обиженных, и это все знают, бубут, вы согласны с моей позицией по этому вопросу, господин Кафкан? – спросил Олег настойчиво и не слишком обязательно.

– Что вы, конечно. Я сам так живу уже много лет, не завидую и не обижаюсь ни на кого, не обижаюсь из принципа, – сказал чистую правду на данный отрезок времени Г.С. Кафкан. Дело в том, что он был очень обидчив, болезненно реагировал на всякую ерунду, и близкие, зная это, всегда осторожничали, разговаривая с ним, чтобы не дай бог не обидеть ненароком и не сказать чего-либо не то и не так. Но вот сейчас Гриша, который ничего и никогда не забывал, считал, что он совершенно не обидчив, и вообще, все давным-давно забыл.

Лет за двадцать до этого дня, в другие, явно лучшие во всех смыслах времена, Кафкану предлагали в Петербурге, куда он приехал в гости, подать прошение на возвращение русского (российского) гражданства. «Не будет никаких препятствий, все оформят мгновенно», – сказал ему посредник, давний знакомый, которому можно было доверять. И мирный, даже кроткий Кафкан мгновенно завелся и сказал излишне резко, все-таки человек, с которым он разговаривал, был, по всей вероятности, своим и честным: «А кто мне вернет семьсот рублей, которые с меня содрали за отказ от советского гражданства, а? И привязанные к индексу за эти более чем тридцать лет? Эта власть скаредная и вредная, так я считаю». Не все было ясно в его словах, но смысл лежал на поверхности. Больше ему никто ничего никогда не предлагал, и слава Б-гу. Посредник тоже сделал вид, что все позабыл и не обиделся.

– Так вот, я вам, Гриша, к случаю расскажу историю из жизни. Не совсем своей. Я когда-то учился в дипломатической академии, специализировался на ближневосточном направлении. Одним из наставников был выдающийся специалист генерал Поляков. Много мне дал в смысле знаний, профессионализма. Позже он вышел на пенсию по возрасту. Кто-то, известно кто, его сдал в Штатах, его задержали, и он сразу во всем признался, улики были неопровержимыми. Выяснилось, что больше двадцати лет этот человек работал на ЦРУ, выдал многих наших. Очень много. Говорят, что сотни агентов по всему миру. Денег от американцев он не получал, какие-то сущие копейки, работал за идею. Отказывался бежать под предлогом того, что «я русский и могу жить только в России, я был против этого Хрущева, вызывавшего у меня бешенство поведением, идиотизмом, лексикой и прочим». Но история с генералом была совсем не так проста. Оказывается, в самом начале связи с ЦРУ, в шестидесятом году, он работал в Штатах, в нашей делегации в ЮНЕСКО, что ли, я уже и не помню. Очень успешно работал, был на прекрасном счету в Москве. Его пятилетний сын тяжело заболел. В Союзе его лечить не могли. В Штатах это лечение стоило что-то около четырехсот или пятисот долларов. Большие тогда деньги, у него их не было. Он подал просьбу на единовременную помощь на эту сумму. В Москве посовещались и отказали ему в просьбе. Ребенок умер.

Он пошел к американцам и предложил передавать им секретную информацию. Его проверяли на предмет двойной игры, ему не верили, потому что это все было необъяснимо и непонятно. Он начал сотрудничать с ЦРУ Говорят, что передал им за все годы двадцать пять ящиков секретной информации, имена сотен агентов по всему миру и прочее. Когда его взяли, он уже был пенсионером. Его приговорили к расстрелу и на другой день расстреляли. Президент Рейган предложил Горбачеву – уже была перестройка, и Михаил Сергеевич рулил в Москве – обмен на каких-нибудь русских шпионов на любых условиях. Но Поляков был уже расстрелян. Это я к вопросу об обидах.

Конечно, обдумывать такие рассказы нужно на свежую голову. Но Кафкан был почти свеж, все понимал.

– У меня есть вопросы ко всей этой истории, если честно. Но они потом. Чудовищные и интереснейшие истории вы рассказываете, Олег Анатольевич. Несчастный Поляков, все это ужасно, – сказал Гриша трезвым голосом.

– Да, уж куда уж, – вздохнул Олег и внимательно поглядел на Кафкана через стол. Гриша в гляделки с ним не играл и не намеревался играть. Кто вы такой, Олег Анатольевич? Сорок девять лет прошло, я вас в упор не вижу, да…

Танго закончилось, душа Кафкана вернулась не без труда в прежнее состояние. Сай сделала несколько мягких бархатных шагов, обошла два столика, как байдарка после важной победы, прогибаясь, но не склоняясь, и пришла к своему стулу возле Олега, негромко хлопавшего ей в ладоши навстречу. Коля тоже сел на прежнее место с независимым солдатским лицом, выражающим довольство, проделанной работой. Танцы закончились. Танго, как и вообще, любой танец, но танго особенно, имеет свойство заканчиваться в самый неподходящий момент для участников. Это данность и с этим ничего нельзя поделать, жизнь ведь сильнее нас и наших танцев, правда?!

– Видите, наша девушка из города Златоуст Челябинской области, там в углу, окучивает швейцарского светлоглазого гражданина из деревни возле Давоса. Ее звать Оля, она очень старается, хороша собой, но уже есть предвзятое мнение о наших красавицах, у нее нет шансов. Надо подсказать дурочке, чтобы не тратила зря силы и искала кого-нибудь другого для своих