Книга В сердце России - Михаил Иванович Ростовцев

меня от искушения подняться рано и выйти на окский луг. Стою в ожидании рассвета. Много приходилось встречать рассветов и у реки, и у лесных заманчивых озер, и на заливных лугах, и на полевых просторах, и каждый раз рассвет был не похож один на другой. Бывает, небо на востоке начнет быстро наливаться вишневым соком, а потом вдруг брызнет солнечными живительными лучами-пронырами, которые, спешат заглянуть под каждый кустик, посмотреть в каждую росинку на озябшей за ночь траве. В такое утро солнце вступает в свои права с самого восхода. А иногда борьба ночи и утра затягивается. Сгрудит ночь на востоке облака, не дает пробиться сквозь них заревому свету. Но утро и солнце побеждают всегда…

Я загляделся на угасающие звезды и не заметил, как на востоке по черному горизонту веселым ручейком потекла узенькая белая полоска света. Ласково дотрагиваясь до близких звезд, она погасила их, потом светлый ручеек становился все гуще и гуще, будто небо; соприкасаясь с горизонтом, постепенно пропитывалось, намокало темной кровью. Постепенно блекла, словно истаивала, густота небесной сини, будто невидимые воды смывали с нее темноту. Светлый ручеек разбегался все быстрее и быстрее, растягивался, становясь все краше. И вот уже он разлился по горизонту и на север, и на юг, и где-то далеко от своего истока остановился у невидимых плотин и начал разливаться вширь. Вскоре река света охватила небосвод и затопила дальние звезды. Близкие крупные еще светились, но свет их был не ночной — переливчатый, яркий, а ровный, тусклый, оловянный. Только луна, такая же высокая и выцветшая, по-прежнему глядела на луг, где со светом начиналось новое летнее утро.

Темень небес рассеялась, растворилась. Отступая, она уводила за собой тишину. Сначала пискнула где-то спросонья птичка, ей неохотно ответила другая. Посветлело, хотя видно смутно, все еще слабо различимо, расплывчато, неопределенно, как бы готово принять и окраситься в тот или в другой цвет. Казалось, мир вокруг сотворялся заново.

Каждая травинка, как нитка бусами, унизана росой. Она тяжелыми каплями набухала по краям листьев, пригибая их своей тяжестью. Я шел по влажному серебру, оставляя за собой темно-зеленые следы. Бабочки со склеенными влагой крыльями, переползая с листа на лист, оставляли за собой глянцевитые дорожки и подолгу отдыхали, устало шевеля усиками. Долгоносые коричневые бекасы внезапно взлетали из-под ног, обдавая брызгами с крыльев, и тут же на глазах падали в траву. Молочный туман легкими волнами перекатывался над лугом, ожидая первых лучей солнца, чтобы растаять, оставив на траве, на кустах сверкающие капли росы. Туман светлел, неприметно разжижался до синевы снятого молока. Чувствовалось потаенное движение в глубине этой молочно-синей пучины. Неподалеку скрипели коростели. И все-таки хорошо скрипит коростель. От зычного голоса дергача словно тревожился и вздрагивал луг.

Солнца еще не видно, но вершины дальнего леса уже накрылись румянцем зари, и розовый отблеск ложился на волокнистую пряжу перистых облаков, протянувшихся, подобно Млечному Пути, от края до края через весь небосклон. Вдруг, будто разбуженная светом, в зарослях запела птица. Сначала это были несмелые звуки, точно певец осторожно продувал горло. Но скоро голос окреп, и по лугу покатились раскатистые трели — приветы рождению нового дня.

А между тем заря заметной полоской тихо поднималась из-за горизонта. Будто красным вином обдала она заголубевший восток. Краски становились с каждым мгновением ярче, разнообразнее. Вскоре весь горизонт охватило широкое багряное зарево. Небо стало синим, как море. Спокойно спавшее облако вдруг проснулось, радостно вспыхнуло — оно первым увидело солнечный луч. Трава розовела от зари. С неба струились белыми ручьями лучи. Все кругом заискрилось. Лучистыми алмазами зарделись крупные капли росы. Все было полно зачарованного ожидания невиданного чуда. Впереди день. И это — как в юности, только там впереди жизнь. Я глядел и ощущал и эту свежесть, и эту тишину, и словно погружался в свежую чистую воду после парной духоты.

Как чудесно время рассвета! Мы, горожане, редко видим пробуждение дня и мало знаем о красоте этих удивительных минут. Высокие стены домов вдоль улиц заслоняют собой ту самую черту горизонта, откуда поднимается утро. Но пожалуй, не стены отгораживают нас от природы, а сами мы мало стремимся к общению с ней. Вот постепенно появляются просветы в облаках — это солнце подходит к горизонту. Оно близко, совсем близко. Там, где оно должно взойти, заметно прояснилось: небо стало цвета подснежников, которые только развернули лепестки. Туман высветлялся. В эти минуты природа будто раскрывает свои объятия, чтобы без суеты и шума принять солнце. И вот там, где впервые забрезжил свет, облако вдруг вспыхнуло красным пламенем. Пламя недолго подрожало и начало притухать, из него вынырнуло большое мающее огниво, мгновенно отделилось от горизонта и медленно поплыло вверх, уменьшаясь и желтея. Солнечные лучи зажгли все кругом ослепительным светом, удивительно прихорашивая луг. Он весь в переливах сверкающих алмазных искр. Над травами расплывалось золотисто-лиловое облачко душистой пыли. Так таинственно и молчаливо осеменяются в раннее утро луговые злаки.

Луг так зелен, так красочен, что казался гигантским бархатным ковром. Из злаков выделялись овсяницы и полевицы. Желтые цветы люцерны перемежались с красным клевером, белая медуница — с темно-красной кровохлебкой, желтый козлобородник — с пунцовой чиной, розовый эспарцет — с желтым донником. Но больше было белого донника, белого клевера, дымчато-белого подорожника.

В сочной траве обилие цветов. Но особенно бросается в глаза лютик. Да и как ему не выделяться, маслянисто-желтому цветку на жидком прямом стебельке! Он, можно сказать, проходу не дает, всюду на глаза попадается. Самое обыденное и самое яркое растение молодого лета. А вообще, все цветы красивы. Некрасивых нет. И если, слившись в целую луговую поляну, они ласкают глаз пестротой и свежестью сочных и ярких красок, то при рассмотрении каждого цветка в отдельности мы будем восхищаться изумительной формой лепестка, каждого венчика и каждой жилки на них.

Каждый цветок, каждая травинка, все пахучее разнотравье жило на свой лад, тянулось к солнцу, радовалось и нежилось в утренней прохладе. Они пахли медком, молоком, солнцем, ветром — немыслимо чудесными запахами! Нигде не ощущаешь такого приятного, веселого и легкого запаха, как на цветущем лугу. И понимаешь, почему так ретиво, самозабвенно скачет по лугу стригунок, выбрасывая ноги, раздувая ноздри. Он скачет, нагнув голову, и весь словно из воздуха, совсем не чувствует веса своего тела. Он мчится прямо на солнце. Щипнет раз-другой травку и скачет — ног под собой не чует. Ему щипнуть травку не главное. Важнее— вот так по траве «копытцами» помельтешить.

Я шел, останавливался, смотрел на