Книга Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар

перевел взгляд в ту сторону, куда смотрел мужчина, но не увидел ничего примечательного. Видел то же самое, что и всегда. Поля, тропинку, щебеночный карьер, голубеющую гладь воды.

— Разрази меня бог, если я там что-нибудь вижу! — сказал начальник станции жене, удивляясь все больше и больше.

— Столько лет здесь не был. Поговаривали, что он в тюрьме, — сказала его жена.

— Черта с два! Его выслали в пограничье, он там в госхозе работал, — возразил начальник станции. — Штефан служил в пограничных войсках, слыхал, что его там где-то видели.

— Старый уже, — вздохнула женщина. — А ведь какой был видный мужик, красавец, можно сказать.

— Не болтай глупости! — оборвал ее муж. — Коли не знаешь ничего, так хоть глупости не болтай. Хорош был гусь! Нилашист проклятый. Его бы воля, он бы нам всем головы свернул.

— Это я знаю, — согласилась женщина. — Да ведь какой мужик был…

— Попридержи язык, попридержи! — взорвался муж. — Раз не знаешь, что это был за тип, так и не болтай!

— Я ведь тоже здесь жила, — сказала жена.

— Ты еще соплячка была!

— Ну да, соплячка, — обиделась жена.

— Соплячка, — с нажимом повторил муж. Потом смерил жену подозрительным взглядом. У него в сознании как будто начало что-то проясняться.

Приезжий, будто стряхнув с себя оцепенение, поднял с земли чемодан и зашагал к вокзалу.

Женщина отступила в затемненную часть помещения и украдкой наблюдала, что будет дальше.

Начальник станции еще немного постоял у входа, но, заметив, что мужчина направляется к нему, вошел в дежурную и притворил за собой дверь перед самым носом приезжего.

Но мужчина вроде и не обратил на это внимания. Размеренным шагом проследовал дальше. Он шел туда, где стрелки.

Супруги следили за ним в окно.

Внезапно женщина кинулась к дверям, но муж опередил ее. Он преградил ей дорогу и с улыбкой спросил:

— Это еще куда?

— Останови его! — попросила женщина.

— Спокойно, без паники.

— Они же встретятся у стрелок!

— Пришла пора им и встретиться.

— Верни его! — крикнула жена.

— Скажешь тоже!

— И что ты за человек!

— На что бы это было похоже, если бы именно они никогда не встретились, — ответил муж уже без улыбки.

Мужчина с чемоданом был в нескольких шагах от путевого обходчика, но тот его еще не видел. Он стучал молотком по рельсу, целиком занятый своим делом.

Мужчина остановился, улыбнулся, но обходчик все еще не замечал его.

— Доброго утречка, — сказал мужчина с чемоданом и выжидательно посмотрел на обходчика.

— Доброго, — ответил обходчик и, не разгибая спины, ушел на два шага вперед, постучал по рельсу, пройдя еще два шага, опять постучал молотком и так продолжал свой обход.

Они прошли метров тридцать, прежде чем обходчик заметил, что незнакомец идет за ним по пятам. Он выпрямился, мельком взглянул на мужчину и вытер пот с лица.

— Не узнаете меня? — спросил мужчина.

— Нет.

— Вы давно здесь живете?

— Давненько.

— Вот забавно, никто меня не узнает, — сказал мужчина и продолжал без паузы: — Я уезжаю к дочери за границу. Вот вышел здесь на часок, ближайшим же поездом поеду дальше.

— Почему так?

— Давно я здесь не был, но когда-нибудь вернусь, и на весьма продолжительное время, — сказал мужчина.

Обходчик толком ничего не понял.

— Какой воздух! — сказал мужчина с чемоданом в руке. — Что нового на ферме? — спросил он и показал пальцем на юг.

— На ферме? — переспросил обходчик и пристальнее присмотрелся к мужчине. — Ничего, или, если желаете, все по-новому. Это как посмотреть.

— Лендел. Франтишек Лендел, — сказал мужчина и протянул руку.

Рука его повисла в воздухе, обходчик притворился, что не заметил ее. На шее у него вздулись жилы.

Мужчина опустил руку, но на его приподнятом настроении это никак не отразилось.

— С этой фермы, — показал он за карьер.

— Лендел, — медленно проговорил обходчик. — С фермы.

— Да, — ответил мужчина.

— Так Лендел, стало быть, — сказал обходчик и шагнул к мужчине.

— А в селе что нового? Живы ли еще мои старые знакомые? Например…

— Многие померли, но кое-кто еще жив, — перебил обходчик. — Я тоже из числа ваших старых знакомых.

— Да?

— Да, — сказал обходчик и зло посмотрел на приезжего.

Но мужчина встретил его взгляд с полнейшим безразличием. Он полной грудью вдыхал воздух, не мог надышаться.

Обходчик испытующе рассматривал лицо пришельца. У него было самое заурядное лицо, ничем не отличавшееся от прочих лиц. Это вызвало у обходчика приступ ярости.

— Например? — продолжал мужчина с того места, на котором остановился.

— Например, старый Ондруш, — сказал железнодорожник.

— Ондруш?

— Мразь ты! — еле слышно процедил сквозь зубы обходчик.

— Что такое? — Мужчина еще не подозревал, что кроется под этим.

— Ну-ка вспомни, ты тогда был мужик в расцвете сил. — Обходчик старался дать толчок его воспоминаниям.

— Я уже старый, много пережил.

— Он тоже был немолод. Ему всего две недели оставалось до шестидесяти, когда вы повесили его в саду на грушевом дереве.

Лицо мужчины приняло растерянное, слегка бессмысленное выражение, предвестие панического ужаса.

— Не так было дело, — сказал он.

— Мне надо было раньше тебя повстречать.

— Позвольте, все было не так, — сказал мужчина с чемоданом в руке.

— Жаль, что ты не попался мне раньше, теперь ты мне нужен, как дерьмо собачье! — обходчик плюнул.

— Был суд, там во всем разобрались, — судорожно объяснял мужчина с чемоданом в руке. — Мои руки чисты, у меня бумаги есть, там черным по белому…

Но обходчик повернулся к нему спиной, взвалил на плечо ящик с инструментами и зашагал прочь.

Перевод И. Богдановой.

ЙОЗЕФ ГОРАК

ШАХТА

1

Видно, в то сырое утро уже что-то нависло над нами, раз целую ночь перед этим я никак не мог успокоиться. Когда жена меня разбудила, голова моя была еще легкой, словно перышко, но стоило мне совсем очнуться, как беспокойство вновь овладело мной. Я даже не скажу, что оно гнездилось где-то внутри меня, нет, скорей, оно кружилось в воздухе, как кружится назойливая муха над протухшим мясом. Как оплетают лицо и уши тонкие нити паутины, так оплетало меня беспокойство, неотступное, неприятное. И так же, как невозможно смахнуть с лица эту паутину, освободиться от нее и почувствовать облегчение, так невозможно было отделаться от этого чувства — тонкими мелкими иглами оно кололо меня со всех сторон. Я ворчал, как медведь на январскую метель, и был крайне встревожен. Тминную похлебку, которую жена сварила еще вечером, а сегодня только подогрела, я съел без всякого аппетита, даже хлеба не накрошил в тарелку. И умываться не стал, и усы в порядок не