Книга Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта - Борис Николаевич Александровский

злокачественной формой заболевания сосудистой системы и вскоре умершего в одной из парижских больниц. Три или четыре раза мне приходилось выезжать к нему поздно вечером с последним поездом и оставаться там до утра, коротая остаток вечера в беседах с челядью и охраной. Это дало мне возможность подробно ознакомиться с жизнью и бытом обитателей усадьбы.

Усадьба Шуаньи представляла собою очень своеобразный осколок рухнувшего мира. Как я уже говорил, расположена она в одном часе езды от Парижа и в двух километрах от малолюдной станции одной из второстепенных железнодорожных линий. Рядом с усадьбой – небольшая деревня Сантени и невдалеке другая усадьба, занимавшаяся в описываемые годы атаманом Красновым, вождем реакционного казачества.

Высокая ограда из темного камня, столь характерного для Франции и придающего ее пейзажу мрачный, унылый вид; наглухо запертые железные ворота; помещение консьержа у ворот; коротенькая аллея, ведущая к дому, обсаженная вековыми платанами и каштанами; обширный двухэтажный барский дом с двумя десятками покоев; надворные постройки и флигели для челяди; позади дома – обширный вековой совершенно запущенный парк с поросшими травой дорожками – вот картина этого старинного французского «дворянского гнезда».

На «барской» половине жили сам великий князь с великой княгиней и три офицера его свиты с семьями.

Князю в описываемую пору перевалило за 70 лет. Свита заведовала «внутренними делами» усадьбы и сношениями с «внешним миром». Она принадлежала к «сливкам» придворной петербургской и царскосельской аристократии.

Среди них очень любопытную фигуру представлял граф Георгий Шереметев, офицер кавалергардского полка, сын известного в свое время петербургского аристократа, мецената и чудака, создавшего собственный симфонический оркестр и собственную образцовую пожарную команду.

Семейство Шереметевых слыло одним из самых богатых в дореволюционной России. Шереметев-сын воспринял русскую революцию совершенно необычным для аристократа и владельца чуть ли не 90 поместий образом.

В кругу близких ему людей с глазу на глаз он говорил, что революция и связанная с ней для него и его семьи потеря банковских текущих счетов, драгоценностей, дворцов, поместий, земли и привилегированного положения есть справедливое божье наказание за все те грехи, несправедливости и беззакония, которые в течение двух веков это привилегированное сословие творило в отношении «меньшей братии», и что долг христианина повелевает ему замаливать эти грехи весь остаток его жизни. А было ему в то время не более 40 лет. Дальше замаливания грехов, своих собственных, а также предков, он, однако, не пошел.

К населению «барской» половины принадлежало еще одно лицо, с которым великий князь не расставался в течение двух или трех десятков лет, – это вышеупомянутый доктор Малама, из той категории военных врачей царского времени, которые давным-давно забыли всякую медицину, никого не лечили и никакой медицинской литературы не читали. На его обязанности лежало смазывать йодом какую-нибудь незначительную царапину на великокняжеском теле или дать великому князю порошок от головной боли да рассказывать за столом анекдоты и всякие веселые истории, относящиеся к старым временам.

Челядь, жившая в пристройках, флигелях и надворных постройках, была представлена поваром, вывезенным еще из Петербурга, камеристками великой княгини, тоже дореволюционного времени, личным шофером великого князя гвардейским офицером Апухтиным, шоферами для хозяйственных поездок, бывшими ординарцами великого князя из казаков гвардейских полков, садовником, прачками, судомойками и, наконец, личной охраной великого князя, состоявшей из «особо проверенных» генералом Кутеповым царских кадровых офицеров полковников Ягубова и Самоэлова и офицеров военного времени Жукова, Нилова, Неручева, Тряпкина. Все шестеро – из Дроздовской артиллерийской бригады, входившей в годы Гражданской войны в состав деникинской, а потом врангелевской армии.

Охрана, одетая в штатскую одежду, была вооружена револьверами. На ее обязанности было сопровождать великого князя во время прогулок по громадному парку, находясь спереди, с боков и сзади него на почтительном расстоянии, дабы не нарушить иллюзию некоторого одиночества, нужного ему во время этих прогулок. Эмигрантской общественности всюду мерещилась «рука большевиков». Поэтому она настояла на создании охраны «обожаемого вождя», дабы предотвратить возможные на него покушения.

Француз на территории усадьбы был один – вышеупомянутый агент Surete Generale. Всего в усадьбе жило свыше 30 человек.

Хозяйство велось бестолково, вернее, никак не велось. Престарелый «вождь» и великая княгиня никогда никакого хозяйства не вели и даже представления о нем не имели. Денег они не считали и не умели считать. За стол ежедневно садилось на обеих половинах вместе с гостями и посетителями не менее 40–45 человек. Мясник, огородники и молочницы из соседней деревни Сантени за всю свою жизнь не видели более выгодных клиентов, чем эти свалившиеся с неба monsieur le Grand due и его окружение. Цены они назначали произвольные, зная, что в усадьбе торговаться не станут.

Содержание всей этой оравы обходилось великому князю во много десятков тысяч франков в месяц. Свободных денег у него, можно думать, не было, но зато имелись вывезенные из России уникальные фамильные драгоценности, золото и бриллианты. Один из этих прадедовских бриллиантов был реализован летом 1926 года за 4 миллиона франков у парижского ювелира бароном Вольфом, заведовавшим финансовыми делами великого князя, о чем мне сообщили в одно из моих посещений усадьбы чины охраны, живо обсуждавшие эту усадебную «новость».

О будущем в Шуаньи много не думали: на ближайшие годы хватит, а там, после «падения большевиков», все дворцы, поместья, удельные земли вновь вернутся к «законным» владельцам…

«Николаевская» эпопея длилась около четырех-пяти лет. В конце 1920-х годов великий князь умер. Паломничество эмигрантских политических деятелей в Шуаньи кончилось. Но шумиха с «весенними походами» и десантами не прекратилась.

Еще при жизни великий князь дал указание, что наследником в деле «священной борьбы против большевизма» он назначает председателя РОВСа генерала А.П. Кутепова. Уныние, в которое впали николаевцы в связи со смертью «вождя», было быстро изжито. Кутепов заявил своему ближайшему окружению, что «священная борьба» будет продолжаться «до победного конца».

На этой «борьбе», как и на самой личности Кутепова и возглавлявшегося им РОВСа, следует остановиться несколько подробнее.

Осенью 1921 года Кутепов, возглавлявший тогда остатки 1-го армейского корпуса русской армии, переехал из Галлиполи в Болгарию. Однако Болгария, как я уже говорил, совершенно не была склонна поддерживать политические химеры эмигрантских политиканов, принадлежавших к «верхушке» эмиграции.

Кутепова такое положение вещей явно не устраивало. Он считал, что вооруженная борьба против советской власти вот-вот возобновится на русской территории, и тогда настанет момент вновь развернуть в армию «1-й армейский корпус». Военную организацию ему нужно было во что бы то ни стало сохранить.

Но в Болгарии для этого не было подходящих условий. Как-никак она была чем-то вроде глухой провинции, не принимавшей никакого участия в «большой» европейской политике.