Книга Повесть о Зое и Шуре - Фрида Абрамовна Вигдорова

вы?

Зоя молча сняла пальто, повесила его и принялась стаскивать разбухшие, насквозь мокрые туфли.

— Да где вы были? — взорвался Шура.

И тогда Ира, взволнованная до того, что, даже когда она смеялась, по щекам ее текли слезы, стала рассказывать.

Часов в десять вечера к ней в окно постучала Зоя. И когда Ира вышла, Зоя сообщила ей, что поспорила с девочками. Они уверяли, что Зоя в такой темный осенний вечер побоится пройти через весь Тимирязевский парк, а Зоя утверждала: «Не побоюсь». И они заключили пари: девочки поедут на трамвае до остановки «Тимирязевская академия», а Зоя пойдет туда пешком. «Я буду делать на деревьях заметки», — сказала Зоя. «Мы тебе и так верим», — ответили девочки.

Но в последнюю минуту они сами испугались и стали уговаривать Зою отменить пари: очень холодно и темно было на улице, и уже начинался дождь.

— …Но она только больше раззадорилась, — смеясь и плача, рассказывала Ира. — И пошла. А мы поехали на трамвае. Ждем, а ее нет и нет. А потом смотрим — она идет… и смеется…

Я с удивлением смотрела на Зою. Она все так же молча развешивала у печки мокрые чулки.

— Ну, знаешь, не ждала я от тебя этого, — сказала я. — Такая большая и такая…

— …глупая? — улыбаясь, докончила за меня Зоя.

— Да, уж извини, но, конечно, это не слишком умно!

— Если б еще это сделал я, тогда понятно, — вырвалось у Шуры.

— Так ведь она и обратно хотела пешком, — пожаловалась Ира. — Насилу мы ее уговорили, чтоб ехала с нами на трамвае.

— Да раздевайся же, Ира! — опомнилась я. — Грейся скорей, ты тоже совсем промокла!

— Нет, я домой… там мама тоже будет сердиться… — призналась Ира.

Оставшись одни, мы некоторое время молчали. Зоя весело улыбалась, но разговора не начинала, а спокойно сушилась и грелась у печки.

— Ладно, пари ты выиграла, — сказал наконец Шура. — А что же тебе за это полагается?

— Ой, я об этом и не подумала! — отозвалась Зоя. — Мы просто поспорили, а на что — не условились… — И на лице ее отразилось искреннее огорчение.

— Эх, ты! — воскликнул Шура. — Хоть бы обо мне подумала: дескать, если я выиграю, гоните Шурке новый футбольный мяч. Нет того, чтобы о родном брате позаботиться! — Он укоризненно покачал головой. Потом добавил серьезно: — А все-таки я от тебя этого не ожидал. С чего ты стала таким способом доказывать свою храбрость? Даже я понимаю, что это неправильно.

— А я, думаешь, не понимаю? — возразила Зоя. — Но только мне очень хотелось попугать девочек: шла-то по лесу я, а боялись-то ведь они!

Она засмеялась, и мы с Шурой поневоле присоединились к ней.

Татьяна Соломаха

Очень рано я стала решать наши денежные дела сообща с детьми.

Помню, в 1937 году мы завели сберегательную книжку и торжественно положили на нее первые семьдесят пять рублей. Всякий раз, когда к концу месяца удавалось сэкономить немного денег, Зоя относила их в сберкассу, даже если сумма была невелика: пятнадцать-двадцать рублей.

Сейчас у нас появилась еще одна статья расхода: в банке существует счет № 159782, на него граждане СССР пересылают деньги, собранные для женщин и детей республиканской Испании. Делаем это и мы. Мысль эта принадлежит не мне, ее первым высказал Шура:

— Мы с Зоей можем меньше тратить на завтрак.

— Нет, — сказала я, — завтраки трогать не будем. А вот не пойти разок-другой на футбол — это даже полезно…

Потом мы составляем список самых необходимых вещей: у Зои нет варежек, у Шуры совсем развалились башмаки, у меня порвались калоши. Кроме того, у Шуры кончились краски, а Зое нужны нитки для вышивания. Тут случается и поспорить: ребята всегда настаивают на том, чтобы прежде всего покупалось то, что нужно мне.

Но самая любимая статья наших расходов — книги.

Какое это удовольствие — прийти в книжный магазин, порыться в том, что лежит на прилавке, потом издали, привставая на цыпочки и наклоняя голову набок, чтоб было удобнее, читать названия на корешках книг, вплотную уставивших полки, потом долго листать, советоваться… и возвратиться домой с аккуратно перевязанным тяжелым пакетиком! День, когда наша этажерка (она стояла в углу, у изголовья Зоиной кровати) украшалась новой книжкой, был у нас праздничным, мы снова и снова заговаривали о своей покупке. Читали новую книгу по очереди, а иногда по воскресным вечерам и вслух.

Одной из таких сообща прочитанных книг был сборник очерков, назывался он «Женщина в гражданской войне». Помню, я сидела и штопала чулки, Шура рисовал, а Зоя раскрыла книгу, собираясь читать.

Неожиданно Шура сказал:

— Знаешь, ты не читай подряд.

— А как же? — удивилась Зоя.

— Да так: ты открой наугад; какой откроется, с того и начнем.

Право, не знаю, почему это ему пришло в голову, но так и порешили. Первым открылся очерк «Татьяна Соломаха».

Помнится, там были отрывки из трех тетрадей: сначала о сельской учительнице Татьяне Соломахе рассказывал ее брат, потом — ученик и, наконец, — младшая сестренка.

Брат рассказывал о детстве Тани, о том, как она росла, училась, как любила читать. Тут было место, дойдя до которого Зоя на секунду остановилась и взглянула на меня: строки о том, как Таня прочла вслух «Овод». Поздно ночью Таня дочитала книгу и сказала брату: «А ты думаешь, я не знаю, зачем живу?.. Мне кажется, что я по каплям отдала бы всю свою кровь, только чтоб людям жилось лучше».

Кончив гимназию, Таня стала учительствовать в кубанской станице. Перед революцией она вступила в подпольную большевистскую организацию, а во время гражданской войны — в красногвардейский отряд.

В ноябре 1918 года белые ворвались в село Козьминское, где в тифу лежала Таня. Больную девушку бросили в тюрьму и пытали, в надежде, что она выдаст товарищей.

Гриша Половинко писал о том, как он и другие ребята, которые учились у Тани в школе, побежали к тюрьме — им хотелось увидеть свою учительницу, чем-нибудь помочь ей. Они видели, как избитую, окровавленную Таню вывели во двор и поставили у стены. Мальчика поразило ее спокойное лицо: в нем не было ни страха, ни мольбы о пощаде, ни даже боли от только что перенесенных истязаний. Широко открытые глаза внимательно оглядывали собравшуюся толпу.

Вдруг она подняла руку и громко, отчетливо сказала:

— Вы можете сколько угодно избивать меня, вы можете убить меня, но Советы не умерли — Советы живы. Они вернутся.

Урядник ударил Таню шомполом и рассек плечо, пьяные казаки стали избивать ее