Книга Новые времена - Мазо де ля Рош

одновременно управляться с хозяйством и успокаивать Люси Синклер. На самом деле Люси успокаиваться не желала, у нее случались частые истерики, по ночам снились страшные сны, в которых с жуткой ясностью ей виделась казнь собственного мужа. Темнокожим доставалось от доктора Рамзи за то, что, когда Люси теряла самообладание, они тоже срывались и громко вопили вместе с ней. Аделина часто наблюдала картину, когда трое слуг находились в комнате Люси, и все вчетвером рыдали в один голос. День и ночь темнокожие молились: «О, Лорд, спаси нашего хозяина!» Но даже во время молитвы они были убеждены, что он уже мертв. Они позабыли, что иногда он был суров, и превозносили его доброту, пока он не стал в их глазах святым мучеником.

Лишь на троих домочадцев трагичная судьба Синклера повлияла в меньшей степени. Первым был малютка – Синди дала ему имя Альберт, в честь принца-консорта, о котором впервые услышала в «Джалне». Ребенок удивительно быстро рос, проводя время то у материнской груди, то в первозданном глубоком сне. Вторым был самый молодой из Уайтоков с белокурой головой, изо всех сил старавшийся выйти из младенческого возраста. Он пытался бегать, падал и без слез снова вставал. Он начинал плакать, когда его брали на руки и несли, если хотел идти сам, или, что было еще хуже, когда его сажали на горшок. Он знал несколько слов и, похоже, считал, что их вполне хватит на всю жизнь, так что не прилагал никаких усилий, чтобы пополнить свой словарный запас.

Третьим домочадцем, который в некоторой степени был в стороне от унылых предположений относительно судьбы Кертиса Синклера, была Августа. В ту пору она жила будто во сне. Часто бывало, что она погружалась в себя, в свои мысли, но не смогла бы сказать, о чем думала. Одной из таких мыслей было воспоминание о встрече с Гаем Лэси. В нем для нее воплотилось все замечательные и волнующие качества молодого человека. Она бродила одна по лесу, смутно надеясь встретить его, но, однажды увидев, что он идет навстречу, спряталась среди ольхи, пока он не прошел мимо. Один раз, когда она вошла в гостиную, он разговаривал с Аделиной. Миссис Лэси послала его справиться о здоровье Люси Синклер. Мать Гая, повозмущавшись кокетством Люси, теперь прониклась к ней глубокой жалостью. Даже прислала Люси гостинцы в виде бланманже и банки виноградного желе. Увидев Гая Лэси, который все это принес, Августа, будто ослепленная странным видением, в панике выбежала из комнаты.

Позже Аделина сказала ей:

– Гасси, мне было стыдно перед Гаем Лэси за твою невоспитанность. Ну что ты ускакала, как трусливый заяц?

Гасси молчала.

– Почему ты это сделала? – настаивала Аделина.

– Я… я не знаю, – заикаясь, ответила Гасси.

– Вот когда мне было столько лет, сколько тебе, – сказала Аделина, – мальчишки за меня дрались.

– На дуэли? С пистолетами?

– Милосердный Боже, нет! Молотили кулаками и дергали друг друга за волосы.

Гасси, удивленно посмотрев на мать, пошла вон из комнаты. У выхода оглянувшись, она сказала:

– Мне бы не понравилось.

– Не знаю, откуда у нас взялась такая дочь, – позже заметила Аделина в разговоре с Филиппом.

– Как раз она и будет нам отрадой в старости, – благодушно ответил Филипп.

– Пусть она тебе будет отрадой в старости, а я не собираюсь прожить дольше, чем продлится расцвет моей жизни.

– Как раз рыжие, как известно, живут долго, – сказал он.

– Слава богу, никто из детей не унаследовал мой цвет волос, – бросив взгляд на свое отражение в зеркале, заметила Аделина.

– В кои-то веки я с тобой согласен, – сказал Филипп.

– Презренный англичанин! – воскликнула она. – Почему ты выбрал меня?

– Мне казалось, что это ты меня выбрала.

Перепалка могла бы закончиться ссорой, если бы они не увидели, что по коридору неслышно приближается Тайт Шерроу.

– Неужели нельзя было постучать? – удивился Филипп. – Обязательно укажу ему на это.

– Возможно, он услышал новость о Кертисе Синклере. – Аделина поспешила первой выйти навстречу полукровке.

– Простите за вторжение, – сказал он, – но на кухне мне сказали, что мадам Синклер можно найти здесь. – Он говорил с достоинством индейца, не забывая о французской, по его понятию, учтивости.

– Зачем ты хочешь с ней говорить? – требовательно спросила Аделина.

– Есть новости, – значительно произнес он.

– Ее муж мертв? – Аделина понизила голос, в нем слышался испуг.

– Возможно, – сказал Тайт, – но я так не думаю. У меня его письмо, написанное собственной рукой. Передали секретные агенты, с которыми я связан.

– Я не верю в твоем рассказе ни одному слову, – сказал Филипп. – Давай письмо.

Тайт отрицательно покачал головой.

– Нет, босс. Я поклялся честью своих предков, что не отдам письмо никому, кроме мадам Синклер, но могу вам его показать. – Отойдя на шаг, он достал из нагрудного кармана конверт и осторожно показал его Уайтоку.

– Почерк Синклера, – воскликнул Филипп. – Клянусь, что это так!

Тайт убрал письмо в карман.

– Видите, босс, я говорю правду и ничего, кроме правды, – сказал он.

– Я поддерживаю тесные связи с правительством Верхней Канады, – со значением сказал Филипп. – Читаю все газеты, какие только можно достать, но не встретил ни одного упоминания о мистере Синклере.

– Наверное, джентльмен не такой важный, как мы думаем, босс. – При этих словах на лице Тайта мелькнуло что-то похожее на ухмылку.

По лестнице в это время спускалась необычная процессия. Возглавляла ее Люси Синклер в черном кашемировом платье со шлейфом, казавшемся слишком теплым для мягкой осенней погоды. Правда, в те дни она постоянно мерзла, и Синди, шедшая следом, несла огромный шотландский плед с длинной бахромой. За Синди шла Аннабелль, неся в руках глиняную бутыль с горячей водой. Замыкал шествие Джерри с подносом, где стоял кофейник с кофе, графинчик бренди и фигурный флакончик с нашатырным спиртом. Кроме того, на подносе стояло серебряное блюдо.

Глядя снизу вверх, Уайтоки с опасением следили за спускающимися. Тайт не сводил глаз с Белль. Джерри закатил свои влажные черные глаза от ненависти к полукровке.

– Ах, дорогие офицер Уайток и Аделина, – слабым голосом начала Люси Синклер, – мне так неудобно вносить столько сумятицы в жизнь вашего дома, но… я так больна… и так убита горем.

Филипп подал ей руку, чтобы помочь одолеть последние ступеньки. Но Тайт смело вышел вперед и показал ей конверт.

– Его рука! Его собственная рука! – выдохнула она, почти теряя сознание.

Выхватив письмо у полукровки, она прижала его к груди.

– Я не смогу читать его, офицер Уайток. Не осмеливаюсь. Пожалуйста, скажите, что там написано, – повернувшись к Филиппу, попросила она и вложила письмо ему в руку. Пока