Книга Могуто-камень - Эмма Роса

его тогда одного, в могиле? Как можно простить ее?

Войцех глубоко уважал ум Павлыча. Он всегда стремился походить на него, стать таким же сильным и мудрым, спокойным и рассудительным, человеком, глубоко понимающим суть вещей, гармоничным. Но то, о чем сегодня он говорил, выходило за рамки, не лезло ни в какие ворота и вообще! Было дико!

Войцех очнулся, когда кладбищенские ворота как-то слишком услужливо распахнули перед ним свои металлические створы. Он немного поразмышлял о том, как это он сюда забрел, но потом рассудил, что раз так вышло, значит это кому-то надо и углубился в могильное царство. Могуто-камень освещал его путь широким лучом, на который слетались ночные бабочки и мириады мушек. Время от времени в поле зрения появлялись чьи-то глаза-бусины, зависали на мгновение и прятались. Войцеху не было страшно, наоборот, хмель, бродивший по жилам, раззадоривал его. Он точно знал, куда идет и понял, что давно готов к этой встрече и жаждет ее, он ждал от нее того, на что что не мог найти ответа в миру.

Могила Гретхен Вольфганговны фон Райхенбах была также ухожена, как и в тот раз, когда Павлыч приводил его сюда десять лет назад. Войцех сел на лавочку и уставился на отчеканенный лик совершенно не похожей на себя старухи. «Руки бы оторвать этому гравировщику!» — подумал он. Отчего-то его задело небрежное отношение мастера к деталям. Похожим был лишь ястребиный нос. Скулы недостаточно выделялись, брови не взлетали подобно крыльям летучей мыши, губы не так презрительно и зло были поджаты, а глаза не завораживали цветом серого пепла, цветом погибшего мира, безнадеги и смерти.

— Не вини его, он работал по фотографии, — услышал он ее голос и, повернув голову, увидел ее рядом с собой, сидящей на лавочке, в том самом черном платье с воротником под горло, с пучком волос на затылке, той самой, что видел тогда. Она была живая и настоящая, бледная, с морщинистым лицом, и серыми, словно пепел глазами, в уголках которых притаилась лукавая улыбка.

Войцех ни капли не испугался. Он шел на эту встречу и был к ней готов. Наоборот, он обрадовался, что все произошло так просто, без всяких ритуалов и прочей глупой мишуры. Это означало, что все по-настоящему, это подтверждало, что связь между ними существует, и все это время он был нормальным, адекватным, разумным, а не испуганным пацаном под влиянием детских страхов.

Он многое хотел спросить у старухи — и про его прошлые кошмары, в которых она приходила к нему, и про его стремление что-то ей доказать, и про нее саму — как она? Кто она? Но вместо этого задал вопрос, который сам собой вырвался:

— Как можно понять Павлыча?

— Его можно только принять. Сердцем, — ответила она и глаза ее в этот момент улыбались, будто она знала Семен Павлыча всю жизнь.

Войцех и хотел спросить — она что, знала Павлыча? Но в этот момент увидел блики света и услышал вдалеке тихие голоса и шорохи. Кому-то еще не спалось в эту ночь. Кто-то еще ходил по кладбищу. Еще чьи-то неуспокоенные души искали ответов.

Войцех неслышно подобрался к тому месту, откуда доносился шум, и то и дело мелькал луч света. Его не смущали кресты и памятники. Внезапно пятнадцати лет, прошедших в борьбе со страхом, будто и не бывало. Он снова ощущал себя маленьким мальчиком, крадущимся по следам неведомого. Однако память до сих пор хранила отпечаток ужаса. Но теперь Войцех знал о магии куда больше, и ни одна живая душа не смогла бы его обнаружить. Ни один, самый зоркий глаз не увидел бы даже тени от него, ни одно самое чуткое ухо не услышало бы ни единого звука — тончайшая шпионская камуфляжная сеть, сплетенная из пуха саяногорского зайца-русака, которая в сложенном виде занимала места едва ли больше грецкого ореха, укрывала его и от чужих взглядов, и скрывала собственную магию.

Когда он, замирая от любопытства и желания почесаться, подобрался к могиле на расстояние метров четырех-пяти, и выглянул из-за памятника, то увидел картину, от которой рука сама потянулась к спящему сейчас голодному оку. Это были мародеры.

Глава 11. Профессор Илья Васильевич Кравцов

Скелет дёрнулся, моргнул бельмами, поперхнулся вложенным отростком и зашёлся тяжелым кашлем. Клара взвизгнула и отползла на другую сторону могилы.

Гоша, издав победный вопль, приподняла скелет за плечи и хлопнула чуть ниже шеи, выбивая застрявший язык. От натуги глазные яблоки вытаращились и посинели, череп выплюнул змеёй оживший щуп, лизнул им воздух и надрывно вдохнул.

— Лопни мои глаза! — изрёк сверху Иннокентий, который, как оказалось, наблюдал за происходящим с безопасного расстояния.

Череп прислушался и, подобно собаке на запах, поднял голову в сторону слесаря. Бельма вывернулись и уставились на него полыхающими огнём радужками, в которых круглые чёрные зрачки вытянулись и превратились в щели, рассекающие пламя надвое. Длинный и гибкий язык вновь стрельнул из дыры в зубах в направлении Иннокентия. Череп медленно обвёл пламенным взором могилу, задержался на Кларе, пульнул раздвоенной плетью в неё, втянул носом воздух и молвил глухим басом:

— Я умер?

— Ммм… Не совсем, профессор, — мягко ответила Гоша. — То есть, да, конечно. Вы умерли, но с тех пор прошло больше пятидесяти лет.

Череп попытался повернуть голову и посмотреть на Гошу.

— Я не вижу тебя, — пророкотал он. — Выползай.

Гоша аккуратно потянула профессора за плечи, пристраивая спиной к стенке саркофага. Часть овеществлённого скелета двинулась, оставляя на месте не затронутые бурдой и, по-прежнему, иссохшие тазобедренные кости и ноги. Левая рука, на которую не хватило средства, скрипнула и отвалилась, сухо брякнувшись о каменное дно. Пока Гоша старалась, профессор осматривал себя полыхающими взором. Когда все трое оказались в поле его зрения, он поднял перед собой правую руку с грязными загнутыми ногтями, рассмотрел её, накрыл ладонью дыру в груди, в которой пульсировал могуто-камень, прислушался. После этого глаза его вновь прожгли огнём всех по очереди, а бойкий шнур языка хлёстко «понюхал» каждого.

— Позвольте узнать, что здесь происходит, — с раздражением, как показалось Кларе, произнёс профессор.

— Эмм… — протянула слегка растерянная Гоша. — Видите ли…

— Это твоя идея, вострушка, не так ли?

— Да, профессор, — смущённо промямлила Гоша.

— А ты, ясноглазая шалунья, пожертвовала могуто-камнем?

«А ведь и правда! — спохватилась Клара и поняла, отчего у неё сосёт под ложечкой и ноет в груди. — Могуто-камень то теперь у него». И почувствовала себя брошенной сироткой, беззащитной и никому не нужной. В горле застрял ком, а на