Книга Пианистка - Татьяна Александровна Бочарова

увидела ее. Та стояла в противоположном углу зала. Длинное серебристое платье слегка топорщилось на округлившемся животе, белые распущенные волосы падали на плечи и грудь. Она была похожа на снегурочку, которая только что узнала, что ей предстоит растаять от любви – тоненькая, светлая, с печальным взглядом ясных глаз.

Рядом с Лелей спиной к залу стоял Вадим. Он что-то говорил ей, оживленно жестикулируя, та слушала его, глядя в никуда, и изредка кивала. Лицо ее с каждой минутой становилось все несчастнее.

Сердце у Карины екнуло и покатилось вниз. Что это значит? Как давно они беседуют и, главное, о чем? Тема разговора, судя по Лелиному виду, серьезная. Что придумывал Вадим половину новогодней ночи, сидя за столом непривычно мрачный и отрешенный?

Решил, наконец, открыть глаза на то, что ее обманывают? Леле, которая носит под сердцем ребенка, которой нельзя переживать и волноваться!

Карина почувствовала, как ее затрясло, точно она, подобно Любаше, подскакивала в пьяном, непристойном танце.

Где, интересно, бродит Олег? Неужели он ничего не заметил, запросто позволил приятелю фискалить на него и Карину? Что теперь будет с Лелей?

Вадим перестал говорить, слегка коснулся Лелиного плеча и тут же отодвинулся. Потом, поколебавшись, быстро нагнулся, поцеловал ее в щеку и так же стремительно зашагал к выходу из зала.

Леля продолжала стоять у стены, лицо ее было совсем бледным, взгляд оцепеневшим и задумчивым.

Карина глядела на нее, не решаясь приблизиться, начать разговор.

Наконец, Леля сама покинула угол и медленно побрела к столику. Заметила сжавшуюся на стуле Карину, рассеянно улыбнулась, села рядом. С сожалением окинула взглядом бутылку, на дне которой оставалась капля жидкости.

– Жаль, нельзя выпить. Мне сегодня хочется как никогда, но врачиха строго сказала – не больше двух рюмок. А то повлияет на малыша.

Карина молча кивнула, не в силах вымолвить ни звука.

– А где Олежка? – Леля посмотрела по сторонам. – Он же оставался, когда я пошла в туалет.

– Не знаю, – выдавила из себя Карина, – возможно, его увел кто-нибудь из скрипачей.

Терпение ее иссякло, ей хотелось схватить Лелю за плечи, крикнуть ей в лицо: «Что тебе сказал этот ублюдок? Что?»

– Вадик такой чудной, – протянула Леля, облокачиваясь руками о стол. – Такой чудной. Он мне только что сказал… он сказал…

Горло Карины сжал спазм. Сейчас, вот сейчас начнется…

– Каришенька, пойдем домой. – Леля вдруг зевнула и капризно надула губки. – Я устала. Ну его, Олежку, пусть повеселится. Мы с тобой машину возьмем, ладно? – Она глядела на Карину спокойно, как всегда безмятежно, глаза ее действительно слипались.

Страх слегка отпустил, Карина ощутила, что дышать стало легче, голова заработала трезво. Нет, Леля не может все знать про них и так себя вести. Значит… значит, это было что-то другое. Вадим говорил с ней не о них с Олегом. Но о чем?!

Безусловно, ему все известно, иначе откуда эти двусмысленные взгляды, многозначительные паузы посреди общего разговора, неприязненно поджатые губы?

– Так мы едем или нет? – Леля нетерпеливо стукнула кулачком по столу. – Я спать хочу, мочи нет.

– Да-да, – поспешно проговорила Карина, вставая. – Ты одевайся и посиди в вестибюле, а я выйду, поймаю тачку. На улице мороз.

Они уехали домой на ослепительно-белой «семерке», и всю дорогу Леля дремала у Карины на плече.

Два следующих дня Карина не могла думать ни о чем, каждую секунду ожидая, что Леля, оклемавшаяся от новогоднего застолья, начнет ужасный разговор. Но та вела себя как ни в чем не бывало, обнимала и целовала Карину, пару раз всплакнула у нее на груди и о Вадиме больше не вспоминала.

Постепенно Карина успокоилась, но доверие к Вадиму утратила окончательно.

27

Вскоре после праздников состоялся первый концерт капеллы с полностью обновленной программой. Карина и Олег завершали первое отделение своим дуэтом.

По случаю сольного выступления Карина впервые надела бархатное платье, купленное в тот памятный день, с которого круто изменилась вся ее жизнь.

Она стояла на сцене филармонии, в ярких лучах прожектора, слушала аплодисменты и не могла до конца поверить, что они адресованы ей.

Какая-то девчушка с огромным бантом в черных как смоль волосах преподнесла ей букет ярко-алых гвоздик. Их было пятнадцать, на твердых, бледно-зеленых ножках, с зубчатыми лепестками, упакованных в блестящий, перевязанный лентами целлофан.

Карине и Олегу не давали уйти со сцены, и они играли снова и снова: Баха, Моцарта, Шумана – все, что успели выучить за два месяца ежедневных репетиций.

В антракте к Карине подскочила Любаша, распаренная, благоухающая резкими духами, сгребла ее в охапку и смачно расцеловала в обе щеки.

– Умница, девочка. – Она тесно прижала ее к своему роскошному бюсту. – Никогда не слышала, чтобы женщина так играла. Аж мороз по коже продрал. – Бульдозер зябко повела пышными плечами. – Классный номер для гастролей, я Сереже так и сказала. Верно, Сергей Михалыч?

Михалыч скромно стоял за ее спиной, словно не он, а она была главным дирижером и художественным руководителем капеллы.

– Мы обязательно сыграем на гастролях, – заверил Олег Любашу, стараясь вытащить Карину из ее геркулесовых объятий, – для того и учили все это.

– Ишь ты, красавец наш. – Хоричка хлопнула его по плечу пудовой ладонью и подмигнула Карине. – Нашел наконец пианистку себе под стать. А то никто ему угодить не мог: Ритку он до истерики доводил в одночасье, Сашка еще был, клавесинист, с тем у них чуть не до драк доходило. А с тобой, гляжу, играет, и ничего. Стало быть, характер у тебя будь здоров. – Бульдозер помолчала, что-то прикидывая в уме, и затем пробормотала с сожалением. – Жену б ему такую, а не девочку сопливую, как Аленка, – ту он затюкал вконец.

От неожиданности Карина уронила цветы. Она успела заметить, как на скулах у Олега вспыхнули два бордовых пятна. В то же мгновение он нагнулся и стал поднимать букет.

– Будет тебе, Люба, – вполголоса проговорил Михалыч, дергая хоричку за рукав, – думай, что плетешь.

– Да ладно вам. – Любаша как ни в чем не бывало пожала плечами. – Извиняйте, если что не так. Олежка, не злись, это я к слову молвила. Ты же знаешь, я Лелечку люблю, просто обожаю, и ничего такого в виду не имела, ни-ни! – Она хитро прищурилась, чмокнула Карину еще раз и отошла.

Та взяла из рук Олега гвоздики, внезапно ощутила на себе чей-то пристальный, тяжелый взгляд и обернулась – у двери в артистическую стоял Вадим.

– Поздравляю. – Он протянул ей огромную плитку белого шоколада. – Подкрепись. Здорово силы восстанавливает.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила она и заглянула в