Книга Американская мечта, или Социальное сравнение России и США - Елена Головина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ещё в России справедливость больше значит, чем закон. Как говорил М.Е. Салтыков Щедрин, «строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». Например, стоит охранник, вход запрещён, но если это не военный или другой особо важный объект, то тебя охранник пропустит, если ты расскажешь какую-нибудь причину, почему тебе очень-очень нужно пройти. А вот в Америке тебе скажут категоричное «нет» при самой душещипательной истории, потому что, во-первых, не положено, и нужно соблюдать порядки, а во-вторых, охранника могут из-за тебя уволить. Я уж не рассматриваю совсем плохой случай, когда в России можно дать взятку и тебя пропустят.
Конечно, какие-то отклонения бывают; но я говорю про среднюю статистику, а не какой-то конкретный случай. Когда русских хвалишь, то они непременно начинают говорить: «Да нет, это не так; да у нас люди просто всегда любят вмешиваться; все неравнодушные до того, что продыху никому не дают». Когда ты жил в другом обществе, где никому нет до тебя дела, и у тебя есть с чем сравнивать, то лучше так – пусть продыху не дают.
Говоря о «русском» характере, как не вспомнить о коллективном бессознательном – согласно психологу К. Юнгу, это одна из форм бессознательного, единая для общества в целом. «Конечно, поверхностный слой бессознательного является в известной степени личностным. Мы называем его личностным бессознательным. Однако этот слой покоится на другом, более глубоком, ведущем свое происхождение и приобретаемом уже не из личного опыта. Этот врожденный более глубокий слой и является так называемым коллективным бессознательным. Я выбрал термин «коллективное», поскольку речь идет о бессознательном, имеющем не индивидуальную, а всеобщую природу. Это означает, что оно включает в себя, в противоположность личностной душе, содержания и образы поведения, которые cum grano salis являются повсюду и у всех индивидов одними и теми же. Другими словами, коллективное бессознательное идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни каждого, будучи по природе сверхличным»[7]. Под личным бессознательным Юнг размещал групповое, семейное, национальное, расовое и общечеловеческое бессознательное, а еще глубже – бессознательное, общее для человека и животных. По его теории духовные ценности устойчивы и универсальны, так как укоренены в архаических слоях души или архетипах.
Внешняя любезность, улыбка, но внутренняя холодность – это менталитет Запада. У нас, кажется, все себя всегда любят ругать, a где-то там всегда хорошо. Всем знакомым нравилась командировка в Америку – я вполне всё понимаю, действительно, здорово съездить в другую страну, тем более с такими красивыми природными ландшафтами, да и народ тоже очень приятный, улыбчивый. Однако, мне наша вот такая «общинность», неравнодушие к ближнему всё-таки нравится больше; я понимаю, что это моё воспитание. Американцы – они действительно неплохие; но надо здесь родиться, чтобы ты сам был такой. Рассказывать о себе и душевно общаться с людьми тут не принято, изливать душу, как у нас, тут посчитают чем-то постыдным. Совсем не случайно здесь очень распространены психологи, вот к ним и идут по разным поводам; а у нас идут к друзьям. А вот если ты как-то не соответствуешь их представлениям, то американцы и вовсе с тобой разговаривать не будут, что и происходит с большинством наших российских граждан, особенно в возрасте – они не могут найти общий язык.
4.2. Социальность, общинность, развитие коллективов – как историческая основа в России
После революции 1990-х пришла другая идея: а зачем всё было ломать? Нужно было проводить новую экономическую политику на основе тех социальных достижений, которые были в Советском Союзе. В основе социальной идеологии хочется видеть ту, которая у нас была уже многие века (и о которой, скажем, сожалеет основная масса), и дальнейшее её значительное развитие с акцентами уже на современного человека.
Гегель и другие философы-идеалисты, изучавшие общественное сознание, становятся более актуальными. Именно Гегель говорит не о верховенстве индивидуальной свободы, а