Книга Как пишется история: Кронштадтские события 1921 года - Виктор Владимирович Попов

согласиться с автором, что истоки событий 1921 г. необходимо искать в более ранних событиях. Но, не проанализировав причины выступлений матросов в 1905–1917 гг., автор, как мне кажется, не может выводить из них стремление матросов к «гражданским свободам» для всей России в 1921 г.

Пол Эврич, развивая идеи анархистов, выделяет и местные причины выступления матросов в 1921 г. Он считает матросов сторонниками децентрализации власти, создания повсеместно местных советов, которые они видели «по-настоящему народной демократической моделью управления после древнерусского вече и казачьего круга». Учредительное собрание, по мнению П. Эврича, матросы не поддержали в связи с его общенациональным характером. Именно стремление к обособлению Кронштадта Пол Эврич и считает причиной вначале политического союза с коммунистами (реализация в 1917 г. большевиками лозунга «Вся власть Советам!»)292, а позднее и конфликта матросов с партией, которой для победы по всей России, как считает автор, необходимо было полное подчинение местных ресурсов, в том числе и человеческих293. П. Эврич видит приметы кронштадтского сепаратизма также в большом количестве украинских фамилий в списке Временного революционного комитета. По словам автора, «Петриченко был ярым националистом, за что товарищи прозвали его “Петлюрой”»294. Это утверждение, правда, не подкрепляется соответствующей ссылкой. Такой вывод автора выглядит недостаточно аргументированным. Из 15 членов ВРК только у троих однозначно украинские фамилии. Да и может ли наличие украинской фамилии характеризовать человека как сепаратиста? Так мы, например, можем премьер-министра Великобритании Бориса Джонсона за одно имя записать в сторонники объединения с Россией.

В отношении причин восстания Пол Эврич, как и его предшественники, обращается в первую очередь к идеологическим, а не социально-экономическим мотивам выступления матросов. Исследуя только идеологию кронштадтцев, их антикоммунистические заявления, туманную и эклектичную программу ВРК, оставив за скобками реальные мотивы, можно сохранить матросам ореол мученичества в борьбе с большевистской диктатурой, разрушить «миф о России как о рабоче-крестьянском государстве». Американский исследователь уделяет также много внимания «моральному аспекту»295 при рассмотрении вопросов подавления выступления, что противоречит важнейшему исследовательскому принципу – принципу историзма. Поймите меня правильно, я сейчас даже не про то, что автор пытается осудить большевиков за террор с точки зрения морали и другой эпохи, и другого общества. Конечно, такой подход автора служит тому, чтобы «впоследствии некоторые зарубежные коммунисты пересмотрели свое отношение к правительству, которое смогло так безжалостно расправиться с собственным народом»296. Такой подход П. Эврича, конечно, решает публицистические задачи, но уводит автора от научного анализа причин событий 1921 г. История Кронштадтских событий 1921 г. интересна для Пола Эврича как подтверждение деспотичности большевиков, разогнавших «кронштадтскую коммуну», просуществовавшую с 1917 г. и для многих являвшуюся наивысшим достижением революционной демократии. Такой подход типичен для ревизионизма. Но почему П. Эврич не обращает внимания на моральный аспект действий матросов в начале этой самой «кронштадтской коммуны»? На расправы над офицерами в 1917 г.? Согласитесь, это такая же часть истории «кронштадтской коммуны», как и террор большевиков в 1921 г.

В 1975 г. в Канаде вышла книга «Неизвестная революция. 1917–1921»297. Ее автором был известный русский анархист Всеволод Волин, участник революций 1905 и 1917 годов, а затем движения Нестора Махно. Книга была опубликована на немецком языке через 30 лет после смерти автора. Часть I третьей книги, посвященная Кронштадтским событиям 1921 г., была также издана на немецком языке отдельной книгой в Мюнстере в 1999 г.298. На русском языке книга появилась в 2005 г.299. Развивая исследовательский прием Иды Метт, Всеволод Волин начинает анализировать разногласия кронштадтцев с коммунистами даже не с 1920, а с 1918 года300

В. Волин считает, что ослабление Кронштадта – осознанная политика большевиков. Не утруждая себя ссылками на источники, он описывает акты террора большевиков в отношении кронштадтских активистов: слежка, доносительство, аресты. Я вполне допускаю, что автор сталкивался с реальными случаями таких действий большевиков или слышал о них. Но почему не описать тогда подробнее, с именами и обстоятельствами? Или западному читателю и без подробностей понятно, что большевики за всеми следят, заставляют всех друг на друга стучать и потом всех арестовывают? Зачастую мифы формируются и на таких «фактах». Что мешает потом любому публицисту, описывая ужасы военного коммунизма, дать ссылку на В. Волина – современника событий – и заложить еще один камешек в здание мифа о деспотизме большевиков?

По мнению В. Волина, кронштадтцы только ждали удобного момента для избавления от «могильщиков революции»301. Волин не оригинален в оценке повода для выступления: это забастовки в Петрограде. Реакцией на «волынку» стал лозунг перевыборов в Кронштадтский совет302. Как переизбрание Кронсовета может помочь питерским рабочим? Нет ли тут алогизма в построении В. Волина? Эту проблему он пытается решить, как и большинство авторов на Западе, опираясь на имеющую явно пропагандистский характер резолюцию матросов, принятую на общем собрании команд 1-й и 2-й бригад кораблей от 1 марта, требования в которой, как мы помним, были общего характера. Таким образом, автор не уходит от внутренне противоречивой концепции причин выступления матросов, сложившейся в эмигрантской историографии в межвоенный период, но развивает ее, дополняя новыми документами и свидетельствами. Если отвлечься от крайне идеологизированных подходов автора в вопросе Кронштадта, в котором в 1921 г. он не мог быть, хочу отметить, что перед нами крайне интересный взгляд на Российскую революцию. Книга во многом биографична, и она может быть интересна при изучении русской истории начала XX в. В. Волин написал ее до войны. Но, как мы увидели, она прекрасно вписалась в новый ревизионистский характер западной историографии периода холодной войны. Вообще, именно в трудах анархистов межвоенного периода и черпали идеи и вдохновение советологи-ревизионисты.

К этому же течению можно отнести и профессора истории, специалиста по изучению истории России Еврейского иерусалимского университета Израэля Гетцлера. Особого внимания заслуживает его книга, посвященная кронштадтской проблематике. Его работа называлась «Кронштадт 1917–1921. Судьба советской демократии». Она была выпущена издательством Кембриджского университета в 1983 г. На русский язык эта работа пока не переведена. Полное оригинальное название книги Kronstadt 1917–1921. The fate of a soviet democracy303. Английское слово fate близко по смыслу к латинскому fatum. Означает бедственный, неблагоприятный исход вследствие неизбежного хода событий. Такое название работы является оценочным. Автор выражает сожаление о конце, как он считает, советской демократии в России в 1921 г., виной которому тирания большевиков. Это подчеркивает откровенно антикоммунистический характер работы.

Эта книга уже тем выделяется в западной историографии, что обладает полноценным научным аппаратом. В первую очередь, есть заметный историографический обзор, т. е. есть ссылки и на советских авторов. Также если сравнивать ее с остальными работами зарубежных специалистов, то в ней использовано наибольшее количество возможных источников. В