Книга Остров тринадцати приговоренных - Юлия Ефимова

Он замолчал и отвернулся. В этот момент Бронеслав, видимо, поджидавший у двери и не желающий выходить, пока был конфликт, появился наперевес с гитарой.

– Ну что, друзья, – грустно улыбнувшись, сказал он, – проверим, на что я променял студенческие вечеринки.

Спасибо, что не верили в меня, Всем вам, насмешникам, я говорю спасибо За то, что, поучая и дразня, Меня сшибали ваши перегибы.

За сто написанных в ночи стихов, За стыд, когда хотелось провалиться, За боль разбитых вечно лбов И за желание с вами согласиться.

Спасибо, вы не дали мне пропасть, Навечно сгинуть в легкости порыва, Удачу заставляя выгрызать, Не морщась и не дергаясь брезгливо.

Спасибо, что в сравнениях ваших Я проиграл позорно все бои. Спасибо, что могу бесстрашно Все недостатки знать свои.

Лишь убеждая ежедневно вас, Я, спотыкаясь, вновь вставал, И юмор ваших горьких фраз Мне постоянно силы предавал

Спасибо, что вели себя нахально, Спасибо, что все так случилось, Ведь если б думал я, что гениален, То из меня бы ничего не получилось.

– Круто, – восхищенно сказал Вольдемар. Никто не заметил, как Вовка пополнил компанию сидящих на кромке бассейна. – Но вы, конечно, сволочи. Так хорошо сидите, а меня не позвали. И это в предпоследний вечер нашей жизни. Подло господа, подло. Конечно, очень хотелось обидеться, но так как мы во времени ограничены, то я просто запишу. Вдруг выживем, тогда обязательно обижусь.

– А это тебе за то, что не разглядел сегодня утром фальшивку. Тоже мне, журналист, называется. Я еще удивилась, что это наш Василий так напрягся, когда узнал, что ты поднимался наверх? Боялся, что раскусишь спектакль, но он был слишком хорошего о тебе мнения, – сказала Юлианна.

– Да, Вольдемар, пролетел ты, конечно, с утра, – разочарованно чмокнул губами Вася. – Мы специально выбрали в свидетели Марго, зная, что она женщина и разглядывать сильно не будет.

– Ты, друг мой, опозорил всех журналистов, все наше братство. Прощения тебе нет, – закончила свою пафосную речь Юлианна тяжелым вздохом.

– В твоем лице все журналисты для меня теперь маленькие дети, неспособные отличить кровь от томатного сока, – сказал и помахал головой в знак солидарности с говорившими Бронеслав.

– Это все стресс, – испуганно выпучив глаза, стал оправдываться Вовка. – Да и вообще, я предположить не мог, что такие уважаемые люди могут устроить подставу. От тебя, Вася, это было вдвойне обидно, мы же друзья.

И так это все было глупо, эти слова, бассейн, остров, что четверо взрослых людей, сначала прыснув, расхохотались в голос и остановиться уже не могли.

Из окна своей комнаты на смеющуюся компанию смотрела Сандра. Ей очень надо было поговорить с мужем, но она никак не решалась. Слишком много было вранья, и лимит веры в их отношениях был исчерпан, но ведь предупредить она его все равно должна. Как это сделать, не приходило ей в голову, и от этого становилось еще страшнее.

Возможно, всего лишь вино

Ночь очень быстро накрыла остров. Он вновь стал островом тринадцати, но от этого ничего не изменилось. Яд по-прежнему, как бомба медленного действия, сидел в организмах, правда, теперь всех тринадцати его обитателей.

Рузанна вышла на берег, море в темноте казалось еще страшнее. Его бурлящее нутро словно пыталось выпрыгнуть на сушу. Она уже хотела уйти, как увидела на песке сгорбленную фигуру Кирилла. Боясь его напугать, она крикнула издалека:

– По-моему, день уже должен закончиться.

Мужчина повернулся и улыбнулся ей печально. Казалось, какая-то тяжелая ноша сейчас лежала на его плечах, и он никак не мог выправиться.

– Если осталось жить два дня, жаль тратить время на сон, – ответил он ей. – Не хотите присоединиться? – спросил Кирилл, показав на бутылку вина. – Правда, бокал один, но я джентльмен и уступлю его даме.

– А я не откажусь, – сказала Рузанна и села рядом с мужчиной на песок. – Я никогда так в жизни себя не вела, – прыснула она. – Надо попробовать, а то вдруг больше не представится возможность.

– Как так? – поинтересовался Кирилл и, налив в бокал вино для Рузанны, глотнул из бутылки.

– Я не сидела ночью на песке у моря, не пила вино из горла с незнакомым мужчиной.

– Ну у нас с вами не так все плачевно. Вы пьете все-таки из бокала, и мы хоть и шапочно, но знакомы, – не согласился с ней Кирилл.

– Я хотела вас поблагодарить за то, что вы меня сегодня оградили от унизительных объяснений, – тихо сказала ему Рузанна. – Я не убивала Влада, честно.

Наверное, она хотела каких-то слов утешения или что-то вроде «ничего, обращайтесь еще», но Кирилл лишь грустно улыбнулся и чокнулся с ее бокалом своей бутылкой. Немного разочаровавшись молчанием мужчины, Рузанна начала говорить. Ее монолог был сбивчивым и очень эмоциональным, она поняла, что оправдывается.

– Мне было десять лет, когда погибли родители. Что я могла тогда понимать? Для меня жизнь делилась на мороженое, парк и белое платье. Рассказы о картинах и художниках от родителей казались интересными сказками, а не уроками. Я была единственным ребенком в семье, хотя, наверное, моим родителям и одного было много. Они были реставраторами от бога. Став быстро авторитетами в этой области, они путешествовали по миру, оставляя меня соседям. И вот однажды я там осталась навсегда. Алекс и Влад были уже взрослыми, им было по пятнадцать лет. Конечно, они тяготились моим обществом, но, оставшись одной, мне было просто необходимо чувствовать рядом живую душу, и я выбрала Влада.

Кирилл не перебивал ее, он сидел на песке, отпивая вино большими глотками из бутылки, и, казалось, думал о чем-то своем.

– Ты знаешь, я, маленькая девочка, интуитивно почувствовала, что Влад лучше. Он был прямолинеен, говорил людям то, что думает, но он не был злым. Я была влюблена в него, и когда мне исполнилось восемнадцать лет, у нас случилось что-то наподобие романа. Продлился он, правда, недолго, но на самом пике Влад рассказал мне правду о моих родителях. Что кроме работы у них еще было и одно увлечение – они занимались торговлей картин. Допускаемые до всех запасников в нашей стране, они находили картины, которые имели ценность, но плохой вид, и убранные из-за того музеями на самые дальние полки. Расчет был, что их не сразу хватятся. Вывозя под видом своего рабочего инструмента, мои родители продавали такие картины за рубеж. Но бывали и работы, которые просто валялись в подвалах музеев, из-за нашей русской халатности даже не занесенные в каталог. Таких, конечно, было мало, но их ждала другая участь. Их родители оставляли себе. Одной из таких картин была работа Моне «Мыс Боре», она висела у меня в комнате над кроватью и даже не очень мне нравилась. Каждый день мелькая, она потеряла для меня красоту и ценность, а стала предметом интерьера. Так вот, когда родители погибли, Влад первым поселил в моей голове мысль, что, возможно, неслучайным был этот взрыв. Может быть, они вывозили туда очередную картину и не сговорились с покупателем по поводу цены. Но сейчас, наверное, это не узнать никогда.