Книга Капитан Трафальгар - Андре Лори

– Проклятые! – вскричал он в тот же момент. – Дурачье! Идиоты!.. Ведь вас провели, обманули!.. Это не Капитан Трафальгар!..

Наступила минута всеобщего молчаливого недоумения. Лицо мулата исказилось от злобы и бессильной ярости. Он скрежетал зубами, рвал на себе волосы и сыпал руганью и проклятиями с пеной у рта.

Вид этого бессильного бешенства, этой дикой ярости был до того смешон в наших глазах, что мы не могли удержаться. Одолеваемый неудержимым порывом смеха, я невольно переглянулся с Розеттой, которая теперь даже и не старалась сдерживаться и, дав волю своему веселью, хохотала, как маленький ребенок.

Флоримон тоже рассмеялся, Клерсина не замедлила вторить нам. Затем и старый Купидон, и слуги также стали смеяться и в порыве внезапного веселья, овладевшего ими, стали кататься по траве, держась за бока. Даже отец мой не в силах был сдержаться от улыбки. К довершению бешенства Вик-Любена, многие из его товарищей, взглянув с философским равнодушием на свою неудачу и найдя свое заблуждение весьма забавным, присоединились к нам и стали вместе хохотать.

Вне себя от гнева, Вик-Любен обратился к Розетте.

– Дочь пирата! – заревел он. – Недолго ты будешь смеяться, скоро увидишь, как вздернут на виселицу твоего отца! Помни, тебе недолго придется ждать этого!

Я вскочил при этом оскорблении, брошенном в лицо беззащитной девушке, и, вскинув ружье к плечу, прицелился в негодяя, которого, без сомнения, и застрелил бы как собаку, если бы легкий удар по стволу моего ружья не заставил меня почти выронить его из рук, а мгновение спустя десятки черных рук обезоружили меня и лишили возможности шевельнуться.

Но одновременно с этим Розетта сильным взмахом своего хлыста нанесла своему оскорбителю страшный удар по лицу. Длинный красный, затем синий и наконец кровавый рубец исполосовал его отвратительную физиономию от виска до подбородка. Он взвыл, как дикий зверь, под ударом хлыста и, откинувшись далеко назад, прошипел какие-то неясные угрозы.

– Все это зачтется! Все зачтется! – бормотал он, не помня себя от ярости и боли.

Потом, немного придя в себя, он сел на лошадь и приказал своим людям, образовав вокруг нас каре, тронуться в путь по направлению к Сабине.

– Позвольте, сударь, узнать, – обратился к нему мой отец, – по какому праву вы удерживаете нас?

– По праву сильного! – нахально ответил негодяй. – Там, в Новом Орлеане, все объяснится!

Мы одним взглядом сумели дать понять друг другу, что это решение было нам отчасти на руку, так как обеспечивало безопасность и спасение Корбиака. И потому не стали особенно протестовать, а сделали вид, что покоряемся своей участи. Вик-Любен – вероятно, чтобы избежать наших насмешливых взглядов, – отъехал в сторону от нас и держался теперь позади, в арьергарде своего отряда, вместе с одним из своих приближенных. Мы представляли собой совершенно изолированную группу среди этих диких, разноплеменных всадников, часть которых ехала впереди нас, часть позади, а остальные – по обоим флангам нашей группы. В силу этого мы могли беспрепятственно беседовать между собой и обмениваться вполголоса замечаниями.

– Я думаю, этот мерзавец неспроста задумал везти нас обратно к Сабине; он, очевидно, просто хочет заставить Жана Корбиака сделать какую-нибудь неосторожность в надежде, что тот, узнав о нашем пленении, поспешит к нам на выручку и таким образом сам отдастся им в руки! – заметил мне отец после довольно продолжительного раздумья. – Иначе какая же может быть у него цель увозить нас обратно в Луизиану?.. Ведь ему же отлично известно, что едва мы прибудем в Новый Орлеан, как нам возвратят свободу, так как наш арест решительно ничем не мотивируется… Кроме того, всякий судья, если мы обратимся к нему, отнесся бы крайне неодобрительно к такому самовольному образу действий.

– По-моему, есть основание опасаться, что командир отправится разыскивать нас, если мы не прибудем завтра, как обещали, в Сан-Марко! – заметил я также вполголоса.

– Вот этого-то и следует избежать во что бы то ни стало! – сказал отец. – Но не будем более разговаривать, чтобы не возбудить подозрений этих негодяев, а станем каждый сам про себя обдумывать, что можно и должно сделать!

Между тем маленькие наблюдения, какие я мог делать во время нашего путешествия, вполне подтверждали предположение моего отца. Во-первых, Вик-Любен ни с того ни с сего заставил нас изменить направление и описать поворот к югу. Конечно, это могло отчасти объясниться необходимостью избежать подожженной равнины, которая все еще продолжала гореть на востоке. Но, наряду с этим, я замечал, как тот или другой из всадников этой пестрой орды отставал, как бы для того, чтобы наблюдать за прерией. Кроме того, мне удалось приметить, как разбойники постоянно роняли по пути то какую-нибудь тряпицу, то мешок, то попону, как бы нарочно для того, чтобы оставить след на пройденном нами пути среди этой необозримой прерии. Конечно, эти указатели пути могли быть предназначены для разведчиков, оставшихся позади, но что-то говорило мне, что это делается главным образом для командира Корбиака – на случай, если он вздумает отправиться разыскивать нас. Наконец, Вик-Любен, столь грубый и нахальный вначале, теперь, по-видимому, не желал причинять нам никаких неприятностей, как будто он уже добился своего. И я видел своими глазами, как он написал карандашом на листке грязной бумаги, вырванной из его засаленной записной книжки, какую-то записку, которую тотчас же увез один из его людей.

Все это видел и заметил также и мой отец, дав мне понять одним взглядом при первом слове, которое я попытался шепнуть ему по этому поводу. Но для того, чтобы поговорить, надо было дождаться более благоприятного момента, который, однако, не представился нам вплоть до того времени, когда с наступлением ночи Вик-Любен заявил, что пора расположиться на ночлег. При этом сохранен был тот же порядок, как и во время похода, то есть мы и теперь были окружены со всех сторон кольцом представителей всякого сброда, составлявших отряд Вик-Любена. Лошадей наших у нас отняли и поставили к коновязи вместе с другими. Четверо часовых, расставленных по всем четырем углам, должны были сменяться каждый час. Наш лагерь находился среди прерии, на совершенно открытом месте без всякого прикрытия. О побеге нечего было и думать. Но, по крайней мере, завернувшись в свое одеяло и растянувшись подле отца, я имел возможность, приблизив свое ухо к самым его губам, узнать все его планы и выслушать его наставления. Здесь я должен заметить, что эта орда отняла у нас все наши съестные припасы и дала нам на ужин только одни сухари. Такого рода меню показалось, конечно, совершенно неудовлетворительным маленькому Флоримону, и он протестовал против такого ограбления, какому мы подверглись, самым наивным и негодующим тоном. Но Клерсине удалось как-то успокоить его, и, утомленный всеми необычайными событиями этого дня, мальчуган вскоре заснул, прижавшись к своей доброй няне, рядом с Розеттой. Тогда только, когда все успокоилось, отец согласился наконец сообщить мне о своем решении.

– Я должен охранять этих детей и потому не могу их покинуть! – едва слышно прошептал он. – Но ты постарайся воспользоваться первым удобным случаем, чтобы бежать, и, не теряя ни минуты, спеши в Сан-Марко. Главное, конечно, чтобы ты успел помешать Корбиаку отправиться разыскивать нас. Тебе нетрудно будет доказать ему, что это было бы чистым безумием, что таким образом он сыграет прямо на руку этим мерзавцам. Что же касается нас, то я решил, во всяком случае, вернуться в Новый Орлеан даже в том случае, если бы Вик-Любен и согласился по доброй воле возвратить нам свободу, видя, что план его не может удасться. Мы вернемся обратно в Новый Орлеан и там будем ожидать дальнейших распоряжений Жана Корбиака. Скажи ему, что самое разумное и самое простое, по моему мнению, было бы, если бы он назначил нам свидание в Каракасе или где-нибудь в другом месте, где бы мы могли сесть на судно и вернуться в Европу. Впрочем, вы там оба подумаете об этом и увидите, что вам следует делать… Пока не думай ни о чем другом, как только о том, чтобы хорошо отдохнуть и собраться с силами к завтрашнему дню.