Книга Царица Шаммурамат. Полёт голубки - Юлия Львофф

— А что же Залилум? — первой заговорила Баштум.

— О, почтенный Залилум окажется в очень выгодном для себя положении! — с улыбкой ответил Техиб. — Вырученные от продажи деньги, от продажи Ану-син, которая до истечения срока кабалы считается его рабыней, он вложит в приданое своей дочери. Ведь его ждут немыслимые расходы: ему предстоит также женить своих сыновей…

Попрощавшись с хазанну, Баштум побрела к своей хижине, где её ждала Ану-син — перед тем, как вернуться в дом Залилума.

Мысль о том, что Ану-син не покинет селение, если выйдет замуж за одного из местных мужчин, глубоко взволновала её. Маленькая женщина с глазами, которые давно уже поблекли от слёз, была озабочена лишь тем, чтобы как можно лучше устроить судьбу Ану-син.

Ану-син, не подозревая об истинной причине её тревоги, ласково обняла мать за плечи и заговорила мягко, утешая:

— Не печалься, родная. Не стоит страдать из-за глупости человеческой, ибо она безмерна.

Баштум долго ничего не отвечала на слова девушки, а потом вдруг спросила её:

— Помнишь ли ты, что скоро наступит День невесты?

Девушка кивнула:

— После того, как Адад пошлёт дождь и взойдут хлебные злаки.

Баштум помедлила, не зная, с чего лучше начать разговор о предстоящем замужестве Ану-син, и потом сказала первое, что пришло ей на ум:

— Это случается в каждом алу, в каждом городе страны Аккад раз в году. Это самый благоразумный обычай из тех, которые нам заповедовали наши предки…

— Этот обычай унижает достоинство женщины, — сразу же, не дожидаясь наставлений матери, резко отозвалась Ану-син.

Баштум вздохнула, не осмелясь возразить ей, но спустя некоторое время продолжила:

— Почти три года прошло с тех пор, как ушёл в Страну без возврата Сим, наш кормилец, да будет вечное спокойствие его праху. Почти три года тяготеет над нами обеими гнёт кабалы. Но силы мои иссякают, как ручей в пустыне. Я и прежде не была тебе защитой, что же с тобой станет, когда я отправлюсь вслед за Симом? Тебе нужен муж, Ану-син, ибо мужчина в семье, что царь в стране и Мардук на небе.

Ану-син гремела посудой и молчала.

А Баштум между тем вела разговор дальше:

— Ты достигла того возраста, когда девушек берут замуж: пора бы подумать о будущем…

Ану-син с грохотом поставила на стол глиняную миску, до краёв наполненную ширвой*, и на его поверхности появились мутные лужицы.

— Я не собираюсь выходить замуж ни за одного из этих мужланов, для которых жена — безропотная рабыня, ежегодно рожающая детей! — в негодовании воскликнула девушка.

Маленькая женщина невольно сжалась всем телом, низко опустив голову.

С тех пор, как Ану-син научилась говорить, Баштум в беседе с нею ни разу не повысила голос, ни разу не произнесла обидного слова. Когда она смотрела на Ану-син, внутренний голос говорил ей, что отцом девочки был человек, привыкший повелевать другими. И теперь, думая о будущем Ану-син, она понимала, что в словах девушки есть правда, что по праву крови ей следовало бы стать женой какого-нибудь вельможи или, может, даже придворного чиновника. И редкая красота девушки, и её горделивая осанка, и чрезмерное честолюбие были даны ей природой не для того, чтобы она провела свою жизнь в убогом селении на краю Аккада. Бедная женщина, наделённая богами добрым сердцем и, увы, не слишком острым умом, не могла придумать, как лучше устроить дальнейшую жизнь Ану-син, и потому приняла предложение Техиба как утопающий хватается за соломинку.

— Не сердись, родная, — ласковый голос девушки вывел Баштум из её грустных раздумий. — Я лишь хочу, чтобы ты поняла меня. Ну посмотри: разве эти руки с узкими ладонями и тонкими пальцами предназначены для работы на земле? разве не пострадает изящная форма этих лёгких ступней от глины, которую они будут месить? разве не будет обидно, если эта нежная, словно лепесток персикового цвета, кожа увянет раньше времени, загрубеет от обильного солёного пота, а эти ясные глаза потускнеют от слёз и шитья при тусклом свете лучины в поздний вечер?

Баштум слушала Ану-син и в который раз поражалась тому, какой разной она бывает. Ещё недавно разъярённая, точно пантера, она говорила грозно и гневно, а всего несколько мгновений спустя ласковый мелодичный голос звучал из уст самого кроткого в мире создания.

— И ещё скажи: разве для того ты выпестовала меня, чтобы теперь отдать в грубые руки какого-нибудь неотёсанного болвана, чью скотскую похоть будет удовлетворять это тело? — произнеся последние слова, Ану-син провела руками по своей округлой упругой груди, тонкой талии, плавно переходящей в крепкие бёдра, с нескрываемой гордостью — как бы призывая Баштум полюбоваться собой и вместе с ней разделить восхищение.

— Не могу не согласиться с тобой, дочка, — проговорила наконец Баштум. — Во всём Аккаде вряд ли найдётся равная тебе по красоте…

Вздохнув, она вспомнила всё, о чём ей говорил Техиб, и жалобным голосом спросила:

— Но что же мы будем делать, когда наступит День невесты?

Ану-син промолчала. И тогда Баштум решила передать ей весь разговор с хазанну — слово в слово, без утайки. Голос её то звенел от негодования, то дрожал от слёз. Девушка слушала внимательно, не перебивая.

— Так что же делать? — повторила свой вопрос маленькая женщина и взглянула на Ану-син.

Странное выражение молнией озарило лицо девушки, однако она так ничего и не ответила.

Ламашту — в аккадской мифологии женщина-демон, поднимающаяся из глубин подземного царства и насылающая на людей бедствия, болезни и голод.

Ширва — овощной суп.

Глава 19. Прекрасная купальщица

В первый день месяца хибур* боги наконец смилостивились над народом Аккада.

Утром ещё стояла над городами и селениями жаркая пелена и, казалось, всё живое скоро задохнётся от духоты. Но вот, под вечер, тяжёлые чёрные тучи заволокли небо, молнии раскроили его ослепительными вспышками, порывисто задул ветер, загрохотал гром — и в землю ударили упругие дождевые струи. Народ Аккада возликовал. Во всех храмах бога дождя и бури жрецы славили его имя торжественными песнопениями, прихожане возносили на алтарь всемилостивого могущественного Адада щедрые жертвоприношения.

И как только жизнь аккадцев снова наладилась, в селениях заиграли первые свадьбы.

Пришёл День невесты и в алу Поющие Колосья, в котором как самый богатый почитался землевладелец Залилум, а самой бедной была вдова пастуха Сима. Однако в эти дни, накануне Дня невесты, Баштум чувствовала себя намного богаче и счастливее Залилума. Ибо она обладала сокровищем, о котором многие в общине могли только мечтать.

Впрочем, видя, как из ловкой босоногой девчурки Ану-син превратилась в стройную красавицу, Баштум не только любовалась и гордилась нею, но и испытывала тревогу, причиной которой в последнее время стало необъяснимое поведение девушки. С тех пор, как она вернулась в алу, Баштум и узнавала и не узнавала дочку. Гордый нрав Ану-син изумлял её, зато у жителей алу вызывал раздражение: по их мнению, она была такой же, как они, а некоторым из них даже уступала по происхождению. Чтобы как-то унизить, заклеймить девушку, осадить её гордыню, люди стали называть её не иначе, как «дочерью раба». Но к их вящей досаде, Ану-син не подавала виду, что обижается, и, казалось, унизительное прозвище отскакивало от неё как горох от стенки. Только Баштум знала, как сильно девушка переживает из-за своего «низкого» происхождения. И, вспоминая тот день, когда тамкары привезли в её дом загадочную женщину по имени Деркето, маленькая женщина мучила себя вопросом: может, ей стоило бы рассказать Ану-син правду о её рождении?