Книга Сучка по прозвищу Леди - Мелвин Бёрджесс

Надо сказать, что преследовать его по запаху — дело плевое. Моча, пиво, пот, да еще несколько необычных гормонов — и Терри можно унюхать, даже если он шел по другой стороне улицы с оживленным движением транспорта. До бассейна все было в порядке, а там, представьте себе, он исчез. Раз — и растворился в прозрачном воздухе. На тротуаре запах остался, а дальше — ничего! Несколько минут я, ничего не понимая, бегала кругами, пока Друг с Митчем зевали и почесывались.

— Его нет, — сказала я.

— Отлично, — отозвался Друг.

— Вернется, — заметил Митч.

Мы помолчали.

— Пора поесть, — произнес Митч.

— Сегодня ночь стаи, — пролаял Друг. — Но все равно для начала посмотрим мусорные баки за магазинами.

Мы вприпрыжку побежали за объедками. Не поверите, мне было плевать на Терри! Хозяин пропал — а мне плевать! А ведь он неплохо ко мне относился, и я почти убедила себя в том, что люблю его. И все же — сидеть на веревке и выпрашивать колбасу! Разве это жизнь? Охота — вот для чего стоит жить!

Знаете? Я недолго прожила на свете, но у меня осталось множество впечатлений. Я была знакома со множеством людей и успела переделать много хорошего и плохого, однако те дни, что я провела на улице с Другом и Митчем, были лучшими в моей жизни. С собаками не соскучишься! А ведь мне до тошноты надоели Энни и Симон, которые были хорошими, приличными, умными людьми. За последний год я переменила пять-шесть банд. Сначала радовалась, отыскивая очередную из них, а потом без сожаления ее бросала. Мне уже надоела и Мишель с ее приятелями, хотя я тусовалась с ними всего пару недель. А вот с Другом и Митчем я могла бы провести всю жизнь.

Ну и что, если моя жизнь могла закончиться в любую минуту под колесами машины, от полицейской пули или благодаря одному из полумиллиарда хлопотунов, которые вне себя от восторга, когда им удается захомутать какую-нибудь собаку и отправить в приют, где ее рано или поздно настигнет смерть. Жизнь на краю пропасти обретает особый вкус! Воровство или голод, жизнь или смерть. Есть и много чего другого. Запах мяса — и теперь, когда я прохожу мимо мясного магазина, то скулю от удовольствия. Собачье дерьмо и теплая шерсть, плевок, трава, дыхание! Счастливые дни! У меня саднили лапы, отвисал язык на холоде, роса холодила шкуру, рядом все свои, и Друг на мне. Да, веселья хватало! И к тому же мы все были влюблены друг в друга. Я могу бесконечно рассказывать об этом, но зачем? Человек не в силах представить, какое счастье было заложено во всем, что я делала.

Представить, что такое собака, невозможно. Она делает, что хочет, ни о ком не думая и не заботясь, кто и что может вообразить. Ей не приходит в голову делить свои удовольствия на положительные и отрицательные, для нее все существует в чистом виде — прикосновение, запах, звук. Нос у нее всегда тянется к земле; и она может прожить жизнь с закрытыми глазами. Она свободна, где бы ни была. Если сегодня она умрет, никто не будет долго горевать по ней, но пока она с нами, то любит и любима со всей страстью. Она ест, пока не наестся до отвала, опорожняется где придется и подставляет для общения с другими собаками нос и хвост. Уши у нее всегда открыты, глаза тоже, и нос постоянно принюхивается к ближним и дальним, прошлым и настоящим запахам, собака принадлежит себе и своей стае. Кроме того, она всегда ищет добычу. Ну да! Собака — охотница, можете в этом не сомневаться. Вы даже не представляете, каково это — бежать за кроликом, когда он хочет спрятаться в зарослях ежевики. Аза крысой на открытом месте? Да! Кровь приливает к голове, и запах жертвы щекочет нос, когда крушишь маленькое существо зубами. Как описать ощущение от той жизни, которая заканчивается у тебя в пасти? Однажды мы преследовали олениху, огромное животное, которое бежало от нас, как и должна бежать дикая тварь. Наверное, она поняла, что мы мыслящие существа, потому что молила нас о пощаде, когда мы приблизились к ней. Наверно, она щипала траву возле железной дороги или сбежала из зоопарка, все возможно. Однако она оказалась в городе, где в это время гуляла стая, и ее смерть была предопределена.

В стае может быть больше или меньше собак. Прибегали пес-псы, которым удавалось сорваться с поводка или выскользнуть из дома, чтобы провести несколько часов, обследуя вместе с нами мусорные баки, парки и пустоши. Митч, как правило, маячил поблизости, охотился на кроликов, на мышей, на мышей-полевок в парках или бегал по полям и Южному кладбищу. Но всегда, всегда, всегда были я и Друг. Кажется, за все время мы и двух минут не провели врозь. Мы жили, чтобы охотиться, и охотились, чтобы жить. Мы стали задушевными друзьями, мы двое, мы были больше собаками, чем настоящие собаки, которые забыли о своей изначальной природе.

Митч был хорошим другом и собратом по стае, но все же он не дотягивал до нас. Он был полупсом-получеловеком и не был ни тем, ни другим. Добрую половину всех вечеров он проводил на Виктория-роуд, где все еще жили его жена и дети, лежал под живой изгородью в саду и «охранял их», как говорил сам. А зачем их охранять? Так нет, ему нравилось думать, будто он все еще нужен им, вот, охраняет, хотя никто не собирался на них нападать.

Ему нравилось смотреть, как его дети шли в школу, и почти каждое утро он приходил, чтобы проводить их. Как только дом пропадал из вида, он подбегал к ним и позволял гладить себя по голове, словно он — их щенок. Друг называл его полупсом и был прав. Что нам делать с людьми? Проходили дни и ночи, и постепенно человеческая жизнь начинала казаться мне сном, одним из тех ярких снов, которые приходят под утро, когда уже спишь и не спишь и перебираешь в уме всякие неприятности. В смутные воспоминания превращались люди, которые были мне близки. Иногда мне встречался кто-нибудь, кого я знала прежде, но, хотя я знала этого человека совсем недавно, скажем, пару недель назад, эту самую пару недель я воспринимала как далекое-далекое прошлое. У меня не появлялось желания следовать за ним и напоминать о себе.

Я чувствовала, как прошлое, даже недавнее собачье прошлое, не задерживается в моем сознании. Если прежде прошлое было словно тяжкий груз, привязанный цепями к моей шее, то цепи порвались, и груз свалился с меня. Освободиться от прошлого — представляете? У меня как будто выросли крылья. К концу второй недели меня уже почти не беспокоили воспоминания о девочке по имени Сандра Фрэнси. Я почти совсем забыла о людях, которых знала, которых любила или ненавидела. Даже если мама и встречалась мне на улице, боюсь, я не узнавала ее. Собака живет нюхом, соображением, зрением и слухом. Какой толк в воспоминаниях? Беднягу Митча калечили его воспоминания. Наверное, поэтому он не мог насладиться удовольствием из удовольствий, самым лакомым кусочком — кошкой!

Поздно ночью, когда люди уже укладывались в свои кровати, на улицу выходили кошки. Они думали, будто ночь принадлежит им. Объедки, сады и дороги, места под машинами они считали своей собственностью. Люди их не трогали. И вы, наверняка, ни разу не слышали о кошке, пойманной псом. Но прежде они имели дело с другими псами. Мы ведь были особенными.

Мы с Другом испробовали все! Сколько ночей мы обсуждали тактику и уловки! Мы звали кошек, мы кричали на них, мы лаяли на них. Один из нас прятался в кустах с тыла, тогда как другой гнал кошку как раз на эти кусты. Мы прятались в канавах, забирались на крыши, замирали в тени живой изгороди и в кустах, под деревьями и на крышах автомобилей. Часами мы просиживали в мусорных баках в Чайна-тауне, ожидая долговязого полосатого кота, который каждый вечер являлся туда в одно и то же время. Мы даже вламывались в дома, чтобы поймать их в их собственных убежищах. И все напрасно. У Друга был в запасе один трюк, в котором он не сомневался. Наверное, мы испробовали его не меньше шести тысяч раз — его старинный план, как поймать кошку на ее территории, то есть на дереве.