Книга Комендантский год - Александр Тамоников

- Не обижайтесь, Алевтина. Я тоже рад вас видеть, - его губы никак не желали расплываться в улыбке. – Но вы время сильно изменили, что у нас с картинки сошли, ослепляете тут всех.

- Будьте осторожны с Анной Вениаминовной, она не глупа, пронырлива, если что-то заподозрит, то это будет очень опасно. Лучше пообщайтесь с какой-нибудь другой сговорчивой дамой, в этом городе их хватает.

- Готов общаться с вами, - любезная улыбка наконец-то удалась ему, но Алевтину от неё чуть не стошнило.

- Вадим Андреевич, ведите себя естественно, прикажете учить вас притворству? Я тоже готова общаться только с вами, говорю это искренне. Всё что я вижу вокруг вызывает у меня болезненную изжогу, все эти люди с приторными улыбками, с извращенной психикой - порождение крокодилов, это Шиллер о лицемерах, - пояснила Алевтина в ответ на удивленный взгляд. – Что-то меня на пафос потянуло. Боитесь, что стану такой же, оказавшись в их компании? По глазам вашим вижу, не волнуйтесь, Вадим Андреевич, я работаю в НКВД и мне не приятно всё то, чем занимается мой брат. О родственных чувствах давайте не будем.

- Рад, что вы с нами, Алевтина. Без иронии, искренне. У вас всё в порядке? Каминский верит вам?

- Да, верит. Но иногда странно смотрит, не удивлюсь, если он приказал установить за мной негласное наблюдение. Только не вздумайте вертеться, всё испортите возможно он просто не хочет, чтобы я одна болталась по городу, ведь тут толпы похотливых мужиков и у меня на лбу не написано, что я неприкасаемая. Продолжайте улыбаться, мы просто беседуем, в этом нет ничего предосудительного. Вы меня спасли и я по гроб жизни вам обязана. Не спрашивайте, как прошло вчерашнее торжества, скажу одно - меня не вырвало и это достижение. Сборище лизоблюдов, подхалимов, крайне неприятных рож. Бронислав кстати, спрашивал: нравитесь ли вы мне.

- И что вы ответили?

- Да, вы мне очень нравитесь. Вы воспитаны, отважны, убеждены в правоте нашего дела и вообще привлекательный мужчина. Не возгордитесь, Вадим Андреевич, не всё, что я говорю правда. Не хочу, чтобы он начал рыться в вашей подноготной, это будет означать наш общий провал. Время идёт, Вадим Андреевич - мы уже сутки находимся в Локте. Вы сделали свое дело?

- В процессе, Алевтина.

- Тогда поспешите. Во-первых, у меня инструкции я не могу тянуть время. Во-вторых, оно играет не на нас, с каждым днём наше положение становится хуже, Бронислав не слепой, у него интуиция. Завтра вечером я собираюсь провести беседу с братом, согласно полученной инструкции, - Алевтина улыбнулась, но она её лбу блестели бусинки пота, подрагивал подбородок. - Спорить бессмысленно, Вадим, оттягивать нельзя, я больше не выдержу. Ты должен меня подстраховать. Пусть я погибну, но в этом будет хоть какая-то определённость, это лучше, чем находиться в подвешенном состоянии.

Логика в последнем утверждении отсутствовала, но не спорить же с женщиной.

- Никто не умрёт, Алевтина, мы выберемся. Есть шанс, что твой брат благоразумный человек, он примет верное решение и тогда тебе ничего не будет грозить. О моей безопасности не думай, не до этого. Ладно, завтра вечером. Есть соображения на этот счёт?

- Да, я ходила по дому, присматривалась. Слушай запоминай: я напрошусь на совместный ужин в девять вечера, постараюсь отсечь посторонних, скажу, что хочу поговорить о нашей семье. Как пройти в столовую основного здания ты знаешь: крыльцо, тамбур, небольшая кухня, коридор, часовые только снаружи. Но ещё есть заднее крыло, там нет людей с оружием, в случае опасности можно укрыться за поленницей…

- Прости перебью, назначай ужин на половину десятого, когда стемнеет.

- Хорошо, пусть так. Значит заднее крыльцо, коридор, поворот налево, направо. Слева останется бильярдная, справа кладовая со спиртным и продуктами, дальше будет основная кухня, лестница, наверху гостевые спальни, но туда не ходи. Увидишь короткий аппендикс за настенным канделябром - это проход в ту самую столовую. Люди там бывают редко, это в основном кухонные работники, дверь в столовая будет приоткрыта, на это никто не обращает внимания. В аппендиксе крохотная подсобка, то что в ней находится - вечером невостребованное, вряд ли туда кто-то зайдёт. Если приоткрыть дверь в подсобку, то можно увидеть, что происходит в столовой. Я улучила момент, провела опыт, напрасно время не теряла. Да, в отличие от некоторых. Угол обзора ограничен, но стол туда попадает.

- Всё рискованно, зыбко, нужно обдумать план действий на случай непредвиденных обстоятельств.

- Хорошо, время есть, на этому расстаёмся, Вадим.

Алевтина одарила собеседника обворожительной улыбкой, поднялась и удалилась из заведения, призывно покачивая бедрами. Ей вслед устремились сальные взгляды мужчин в форме.

Улица Лесная находилась на самой окраине посёлка. Дома, когда-то добротные просели в землю, обветшали стены и крыши, людей в этой части города было немного, в стороне за лесом работала лесопилка. К Зорину привязалась вислоухая дворняга: она вылезла из под ограды, обнюхала его ноги и завиляла хвостом. «Своего признала? - Вадим нагнулся, почесал собаку за ухом. - Ты не была в прошлой жизни сотрудницей ВЧК, нет?». Он шёл по окраиной улочке, обходя буераки. Жизнь в этих местах остановилась, в кустах за подстанцией застыл ржавый остов трактора СХТЗ с перебитыми колёсами, разобранным капотом, но сохранившиеся трубой, это чудо сельскохозяйственной техники производилось до тридцать седьмого года, на Сталинградском и Харьковском тракторных заводах. Оборачивается ему не стоило, это мало что изменило бы если бы за ним сейчас наблюдали. Калитка покосилась, висела на одной петле, от резкого поворота захрустело рассохшееся дерево, створка чуть не рассыпалась. Вадим поморщился: да, сынок из него действительно неважный. Он бродил вокруг дома, топтал бурьян, окна были заколочены досками, он лично это делал десять лет назад, словно вчера. Дом стоял невзирая ни на что, огород тоже был на месте, хотя и нуждался в тотальной прополке. Крыльцо можно починить, укрепить, распорки в сарае и в бане, принять предложение Каминского о переводе в Локоть? Возникла в голове у Зорина смешная мысль: расстроится, жениться, детей нарожать, всё это сделать за три месяца, пока не нагрянет сюда Красная армия.

Заходить в дом он не решился, ключа у него не было, а дверь ломать ему не хотелось. Что будет завтра, а наступит ли оно? Только тоску нагонять, вспоминая жизнь, которая никогда не вернётся. С соседнего участка него кто-то посматривал, мелькнул насторожённый глаз и спрятался за половикам, развешанным на ограде. Вадим не узнал этого человека, видимо соседи сменились. У Зорина не было желания им что-то объяснять.

Южное кладбище находилось неподалёку, в стороне от визжащей лесопилки, погост разросся и нужную могилку он отыскал не сразу. За десять лет всё изменилось: на росли новые деревья, загнулись от старости прежние, оградка проржавела, кругом кустился бурьян. Мать с отцом лежали вместе. Вадим голыми руками рвал траву, нашёл в соседней ограде какое-то тряпье, сдирал грязь с надгробий, надписи на них едва читались: Андрей Поликарпович скончался в тридцатом, Полина Матвеевна в тридцать третьем. Оба были ещё молодые: отец прожил сорок четыре года, мать на три меньше. Она родила сына, когда была ещё совсем молодой, других детей у неё не случилось. Она повторила попытку, когда Вадиму исполнилось два года, но случился болезненный выкидыш с обилием крови. В больнице маму вытащили, но посоветовали ей больше не пытаться заводить детей.