Книга Ферзь. На грани - Елена Рейн

Глотая ее стоны, вдруг осознал, что еще немного и потеряю время. Замер, наблюдая, как Лотова отходит от нашей страсти. Мутные глаза, в которых огонь и мольба, а потом реальность – страх и презрение к себе.

Надо же… Я даже привык к этому дерьму.

Это выкашивало.

Она сглотнула и хрипло выдала:

– Это только из-за моей дочери…

Слова попали метко в цель, отсекая в сторону все, оставляя реальность. Действительно, никто и не спорит. Подтянул ее к себе и нагло сжал грудь, возможно, сильнее, чем хотел, потому что не контролировал себя. Маша вскрикнула, пытаясь вырваться, что у нее хреново получалось, что еще больше накалило меня.

В гневе оттолкнул ее, отчего Лотова почти отлетела в машину, и произнес:

– Не обольщайся, котенок. Ты больше не нужна. Надоела.

Отмечая в ее глазах обиду и гнев, развернулся и пошел вперед, обещая себе больше не связываться с хорошими девочками, считающих, таких как я, чем-то вроде отбросов. Никогда не позволял к себе относиться снисходительно, а тут чертова художница нос свой воротит.

Не передать, как все во мне клокотало от ярости. Готов был вернуться и прибить ее. Хорошо, что это наша последняя встреча. Направлю к ней хорошего адвоката, перечислив ему нужную сумму, чтобы с ней связался и помог, и пусть катится ко всем чертям.

Даже не понял, как дошел до ворот, где стояло два охранника. Был рад будущей схватке, превращаясь в бездушную машину, реагирующую на каждое движение.

«Выполню обещание и успокоюсь», – говорил себе, отгоняя поганое предчувствие, что как прежде уже не будет.

⁂

Открыл глаза и уставился на наглую морду Беркута, с самодовольным видом посматривающего на меня.

– Очухался? – мужчина стоял рядом, внимательно вглядываясь в мое лицо, пытаясь определить, насколько я опасен.

Усмехнулся, с презрением давая себе оценку – слаб. Как никогда.

Скривился от боли, моментально вспоминая, что произошло, и как очутился здесь. Лента событий мгновенно прошла перед глазами, заставляя нахмуриться и осознать, как глупо я подставился из-за девчонки.

Освобождение Алены пошло наперекосяк.

Лотова. Женщина не послушалась и явилась в тот момент, когда уже убрал лишних, подбираясь к главному, который держал девочку. Но тут влетела Мария, и в итоге – ее чуть не грохнули на глазах у девочки, которая бежала к ней, вырвавшись из рук обидчика.

Если бы не была под дулом пистолета – сам ее пристрелил.

Дура.

Рванул к ней и успел оттолкнуть, закрывая своим телом, отчетливо понимая, что не уйду от пули. Проклятье. В следующую секунду почувствовал обжигающую боль в груди, падая на колени, улавливая стрельбу позади себя, направленную на блондина, которого я подстрелил и двух его людей. А дальше… не мог уже сконцентрироваться. Перед глазами все плыло, превращаясь в серое месиво. В тот момент думал – загнусь, но нет… очнулся в палате.

Посмотрел на себя, отмечая системы, провода, прибор рядом, а потом на дверь – полиции нет. Странно.

Кое-как сосредоточился на Беркуте, обдумывая, зачем его принесло. Если все так, как вижу, то именно он позаботился обо мне. С чего бы?

– Никого нет, – с недовольством процедил коренастый брюнет, сожалея, что так, а не иначе.

Хотел ответить, но, открыв рот, понял, мне тяжело говорить. Скверно.

– Тебя здесь нет и твоей благодарности мне не нужно. Я вернул долг.

Беркут не говорил, цедил с ненавистью каждое слово. Попытался ухмыльнуться странному поведению железного человека, каковым его считали, но не получилось. Значит, обойдется.

Наплевав на присутствие телохранителя, подумал о девчонке, постоянно влезающей во взрослые игры. Как муха на варенье. Но если я здесь, то она… Посмотрел на него внимательно, стараясь уловить любые эмоции, но лицо мужчины – сплошная непроницаемая маска.

И о Марии он побеспокоился? Или Медведев взял на себя ответственность? Вполне вероятно.

– Лотова где? – тяжело втянул воздух, ощущая огромную тяжесть во всем теле.

– Она не для тебя. Надеюсь, ты это понимаешь? – мужчина почесал подбородок, оглядывая стены палаты.

– Я… не нуждаюсь в советах, – почти прохрипел, чувствуя, как меня начало трясти от ярости. Раздражало, когда на конкретно поставленный вопрос получал поучения. Пусть он брата моего учит. Тому не помешает, чтобы с лапшой на ушах не ходил.

– Подыхает, а печется о художнице, – мужчина презрительно выплевывал каждое слово, стараясь задеть, намекая, что я зарываюсь не по своим потребностям.

Без него разберусь.

– Не твое дело, – процедил сквозь зубы. Очень хотелось, чтобы он исчез отсюда. Мы вроде как не интеллигенты, чтобы волноваться, разговаривать ради приличия. Убедился, что я концы не отдал, и пусть убирается.

Беркут странно посмотрел на меня, о чем-то размышляя, что ему совсем не нравилось, и потянулся к стене, нажимая на кнопку вызова врача. Я же старался держаться на последних силах, показывая, что ничего не изменилось. Не обращал на него внимания, злясь, что сейчас он видит меня беспомощным. Даже не представлял, какое это поганое чувство, а сейчас в полной мере ощутил.

Просканировав стену, при этом двигая челюстью, заставляя себя сказать, мужчина все же с недовольством выдал:

– С ними все хорошо – под защитой Медведева.

Только кивнул, наблюдая, как он уверенно двигается к двери, резко отрывая ее, на секунду задержав на мне внимание. Скривился и вышел, а следом вбежала медсестра. Молодая женщина с красными волосами в белоснежном халате развела руками и выдала непонятный звук. Позволил себе закрыть глаза, обещая, что это лишь временно. Уже завтра будет лучше. Был уверен.

А тем временем… становилось совсем паршиво. Пришел в себя на секунду, когда игла вошла в вену, а потом провалился в пропасть, не представляя, выберусь или нет.

⁂

Спустя три дня смотрел в окно платной палаты, куда попросил себя перевести после реанимации. Как только станет лучше, уйду. Завтра.

На улице бушевала непогода – небо затянуло, дождь бил с такой силой, чем напоминало трагичную песню. Холодный воздух поступал в палату через открытую дверь балкона.

В такие моменты вспоминал время, когда был пацаном. Именно в такую непогоду чувствовал себя ненужным. Все друзья разбегались по домам, после того как взволнованные родители выкрикивали из окон квартир, загоняя домой, и лишь только Фирсановы сидели в закрытой деревянной машинке на детской площадке, пока очередная «добрая» женщина не выгонит, считая, что такие, как мы, можем лишь курить и портить имущество, либо в закутке деревьев, где малышня строила убежище. Ни у кого не было мысли, что мы там не оттого, что нам было в радость торчать под дождем, а что боялись идти домой.