Книга Богатство - Валентин Пикуль

— За что мне все это? Господи, за что?..

Послышался скрип костыля, пришел Жабин.

— Расстригин нанял каюра. А тот за ящик виски и полтысячи рублей взялся доставить полетучку на материк.

— И пусть! Владивосток все равно меня уберет.

— На этот раз, — пояснил прапорщик, — полетучка поедет намного дальше: решили жаловаться на вас в Петербург.

— Кому же? На Галерную?

— Этого я не знаю.

— Ах, как мне все это осточертело!

— Верю… Чем могу вам помочь?

— Да чем же вы, прапорщик, можете помочь мне, если по табели о рангах вы всего-навсего коллежский регистратор, а я как никак все-таки статский советник… выше полковника!

Они еще не ведали, что камчатские «психиатры» отправили кляузу на имя самого Плеве, министра внутренних дел.

Трушин в своих пророчествах оказался прав. Под самую пасху, когда надобно куличи святить и обыватель поневоле впадает в обжорно-молитвенное состояние, духовенство Камчатки всей силой своего церковного авторитета поддержало «научный» авторитет диагноза о сумасшествии Соломина…

Рано утром в комнату ворвался Мишка Сотенный:

— Ой, беда… ну, теперь поехало!

— Да объясни толком, что случилось?

— Сейчас благочинный Нафанаил из собора святые дары на морозище вытащил. Попы уже собак в нарты запрягают. Дьяки святыни грузят, а сами ревут, будто их режут. Народищу собралось — и все тоже воют. Оно же ясно: неосвященные куличи кому жрать охота? Только псам их бросить…

Возникла ситуация, которая нуждается в пояснении для читателя, мало знакомого с законами церкви: удаление церковных святынь из города непременно связано с тем, что духовенство обязано следовать за святынями, а это значило, что храмы Петропавловска остаются без духовного причта.

— Куда же они собрались? — спросил Соломин.

— Говорят, к маяку…

Андрей Петрович, прыгая на одной ноге, с трудом попал другой в штанину брюк. Он быстро одевался, бормоча:

— Интердикт… интердикт… интердикт…

Уряднику показалось, что он и впрямь спятил:

— Вы хоть по-русски-то говорите.

— А я и говорю по-русски. Интердикт — это, Мишенька, штука страшная! Это духовная мера воздействия церкви ради вразумления неугодных ей начальников… Без бога, брат ты мой, как ни крутись, а далеко не ускачешь. Вот и получается, что начальник, то есть я, должен всенародно покаяться, дабы церковь вернулась к исполнению треб духовных.

— Не ходите вы туда — прибить могут!

Урядник тронулся за ним, но Соломин удержал его:

— Не надо. Я сам. Что будет, то будет…

Запыхавшись от бега, он быстро достиг церковной площади, издали слыша вопли и стенания баб, которые поняли, что куличи в этом году предстоит святить на маяке, а туда пока доберешься, все ноги переломаешь и разговляться уже не захочешь. Возле нарт, готовых тронуться в путь, топтались отъезжающие попы в громадных шубах и малахаях. При появлении Соломина на площади стало тихо-тихо.

— Стойте! — заговорил он, подходя ближе к толпе. — Давайте оставим все, как есть. Я знаю, что меня объявили сумасшедшим. Что же, я не стану этого отрицать… пусть так! Впредь я не стану вмешиваться в ваши дела. Если кто из вас придет ко мне с нуждою как к начальнику Камчатки, я приму его как начальник Камчатки. Кто не желает знать меня за начальство, пусть даже не здоровается со мною… Но я прошу, — закончил он, подняв руку, — всех разойтись по домам, а вас, отец благочинный, вернуть божьи дары туда, где они и должны храниться.

Получилось так, что Соломин сам же и подтвердил свое мнимое сумасшествие. Трудно решить — верно ли поступил он. Не будем забывать, что религия еще очень властно заполняла сознание людей, и любое пренебрежение к церкви могло обернуться для Соломина скверно.

Морально опустошенный, он вернулся домой.

— И совсем я вам ни к чему! — такими словами встретила его кухарка Анфиса, покидавшая его.

Началось питание всухомятку. Круг изоляции «сумасшедшего» начальника замкнулся, но в этом кругу еще остались урядник Сотенный, отец и сын Блиновы, близким человеком сделался прапорщик Жабин, а простые горожане даже сочувствовали ему… Теперь надо выждать весны, чтобы покинуть Петропавловск с первым же пароходом и уплыть, не оглядываясь.

Над камчатской юдолью пылили синие вьюги.

ИСПОВЕДЬ ЧЕЛОВЕКА

Обывательские трущобы заносило сугробами, общение становилось затруднительным не только между поселениями, но даже и соседями в городе.

Был один из тягостных вечеров, когда Соломин ходил по комнатам, слушая, как метель стегает в окна. Неожиданно ему показалось, что он слышит отдаленный лай собак… Чу! Возле канцелярии взвизгнули нартовые полозья.

— Кто бы это мог быть?

В сенях хлопнула наружная дверь, но шаги человека были почти бесшумны, мягкие по-кошачьи. В потемках канцелярии чья-то рука долго шарила по стене, отыскивая дверную ручку. На пороге комнаты возникла фигура — сплошной ком мехов, занесенных пластами снега.

Первое, что бросилось в глаза Соломину, так это острые уши волка над головой незнакомца. Из нимба меховой оторочки виднелось лицо — лицо человека, которого Андрей Петрович никогда и нигде не встречал. Это лицо было почти ужасное: темное и жесткое от стужи, а взор пронзительный, даже хищный.

Незнакомец стянул с головы меховой капор с пришитыми к нему волчьими ушами. Потом аккуратно прислонил в угол комнаты тяжелый заиндевелый «бюксфлинт».

— Добрый вам вечер, — произнес он, и голос его оказался удивительно молодым и свежим.

— Здравствуйте, — ответил Соломин.

Андрей Петрович затеплил на столе еще две свечи, чтобы лучше разглядеть незнакомца. Тот сделал шаг вперед, осыпая снег с торбасов, поверх которых, как боевые щитки, были привязаны громадные меховые наголенники, предохранявшие ноги от переломов при падениях с нарт… Он заявил спокойно:

— Я приехал, чтобы вы меня арестовали. Весною прошлого года я имел несчастье застрелить двух человек.

Соломин безо всякой нужды передвинул на столе чернильницу, пальцем помог горячему воску быстрее сбежать со свечи.

— Явинского почтальона?

—Да

— И свою сожительницу?

—Да

— Вы местный траппер Исполатов?

—Да.

Нервными шагами Соломин пересек комнату, взялся за «бюксфлинт», обжегший ему руку ледяным холодом.

— Вот из этого?

— Именно…

Соломин спрятал оружие в канцелярский шкаф.

— Садитесь, — показал он на стул.

— Благодарю.