Книга Крючок для Пираньи - Александр Бушков

— Ага, вот она какая… — сказал Мазур с неподдельныминтересом. — Это к ней мне, значит, спускаться…

— Не страшно? — спросила Катя искренне.

Мазур повернулся к ней, легонько взял за плечи и спросил:

— Можно, будем на «ты»?

Она кивнула, глядя снизу вверх уже совсем беззащитно.

Мазуру во многих экзотических местах доводилось приниматьспиртное, но в закрытом на ночь музее он оказался впервые. Первые рюмки прошлилегко, под обычную болтовню и случаи из Мазуровой жизни — в общем,невыдуманные, только старательно отфильтрованные от всего, что могло навести намысль о славных вооруженных силах. Они сидели в крохотном Катином кабинетике,ярко освещенном посреди темного музея, Мазур искренне расслабился, наконец-тоотыскав тихий и безопасный уголок посреди здешних, наполовину непонятныхсложностей. Все было ясно на пять ходов вперед, Катины глаза наглядно о том свидетельствовали.Мазур готов был напрочь оттаять душой, но первое время мучился глупейшимкомплексом — казалось, где-то рядом неустанно вращается катушка с пленкой,вертится, сука, вертится…

— У тебя тут привидения не бродят? — спросил Мазур. —Дорофеев, скажем…

— Накаркаешь… — засмеялась Катя. — Зачем ему тутбродить, он же в море утонул…

— А почему, кстати?

— Неизвестно, — пожала она плечами. — Совершенно темнаяистория, говорят, до войны были какие-то документы, потом пропали…

— Тс! — театральным шепотом сказал Мазур, подняв палец.— Это не половицы скрипят?

— Это на улице пьяные домой топают… Хочешь, покажу, какраньше жили? До революции?

— Конечно, — сказал он.

— Пошли.

— А это все берем?

Она чуточку подумала, бесшабашно махнула рукой:

— Берем!

Мазур пошел следом, прихватив бутылку и все прочее. Катяпривычно протянула руку, нащупала в темноте выключатель.

— Впечатляет… — сказал Мазур.

Они стояли на пятачке, огороженном с трех сторон краснымиплюшевыми шнурами на подставках — а вокруг была довольно большая комната,перенесшая лет на девяносто назад не хуже машины времени. Обширный диван икресла, обитые темно-красным плюшем, старинный стол с витыми ножками, на немуйма всякой всячины — подсвечник с пятью свечами, письменный прибор, ваза.Картины, буфет, ширма с китайскими драконами, масса безделушек…

— Все подлинное, даже люстра, — похвасталась Катя. —Только медвежья шкура современная… И свечи.

— А туда можно? — спросил он заговорщицким шепотом.

— А давай!

Катя сняла шнур, и они оказались в прошлом.

— А ежели так… — сказал Мазур. — Свечи я потом новыекуплю…

Он погасил люстру, зажигалкой поджег свечные фитильки.Комната сразу стала загадочно-полутемной. Поставил на стол бутылку, рюмки,конфеты. Подсел вплотную к Кате на диван, оказавшийся ничуть не пыльным,видимо, недавно пропылесосили — притянул ее к себе и шепнул:

— Теперь сосредоточься и представляй: сейчас откроемокно — а там девятьсот десятый год, и никакой тебе действительности, одни купцыс городовыми, сплошные дамы и господа, радио уже есть, а телевизора еще нет, ислава богу…

— Ох, ну что же мне-то тогда делать? В девятьсотдесятом году?

— Как это — что? Очаровывать и околдовывать…

Она завозилась, пытаясь высвободиться, фыркнула,рассмеялась.

— Что?

— Хочешь страшную правду? — В окутанном зыбкими тенямиполумраке ее лицо было таинственно-незнакомым. — Не знаю, где раздобыли всюостальную мебель, но вот этот самый диван и кресла — из здешнего публичногодома, сиречь борделя…

— Иди ты! — страшным шепотом восхитился Мазур.

— Точно. Листала я кое-какие документики… Шикарный былбордель, для купцов, иностранных капитанов и прочей чистой публики. А знаешь,как спасли эти мебеля? Знаменитый наш Кузьма Кафтанов в этом самом борделе,будучи вьюношей, побывал не единожды. Не такой уж он был пролетарий, мсьеКафтанов, — отец промышлял моржовой костью на здешних островах, зарабатывалвесьма приличные по тем временам деньги. Дом под железной крышей поставил… Воттолько по бумагам, согласно тогдашним правилам, так и числился крестьянином,что Кузьме в будущем анкету ничуть не припачкало, наоборот, украсило. Хотякакие здесь крестьяне? Смех один. В общем, Кузьма, когда стал чиновной шишкой,откопал где-то этот гостиный гарнитур и поставил сначала у себя в горсовете.Молва гласит, укладывал на этот самый диван ударниц-комсомолочек со страшнойсилой… — Она, пискнув, шлепнула Мазура по руке. — Не надо, я тебе лекцию поистории читаю, а ты сплошь практически понимаешь… Потом, в пятидесятые, когдаКузьму сняли за стойкие просталинские настроения, гарнитур и упрятали в музей сглаз подальше…

— А в чем просталинские настроения выражались-то?

— Заявил спьяну в пятьдесят восьмом, что кукурузы здесьвырастет ровно столько, сколько у Никиты на жопе. А заявил сие на партактиве…

— Понятно, — сказал Мазур, легонько ее приобнимая иотпора на сей раз не получив. — Значит, зело исторические мебели… Интересно,что на них в старые времена происходило?

— Ну, на них-то в старые времена ничего не происходило— они ж в гостиной стояли…

Огоньки свечей играли в ее глазах грешными отсветами.

Мазур осторожно снял с нее очки, отложил на столик. Катя нешевельнулась, только тихонько, глубоко вздохнула, и потом, когда Мазуросторожно опускал ее на диван, не сопротивлялась ничуть. Пуговицырасстегивались беззвучно. Катя закрыла глаза, под вишневой блузкой, сливавшейсяв полумраке с обивкой дивана, ничего больше не оказалось. Трепещущее пламяслегка затрещало, колыхнувшись, за окнами стояла непроглядная темень, и Мазур,осторожно входя в покорно распростершуюся женщину, подавшуюся ему навстречу стихим стоном, ощутил жутковатое, пугающе-дразнящее чувство — вокруг, вдругпривиделось, и в самом деле прошлое, а двадцатый век едва-едва набирает разгон— медленно, тяжело, беспечно… Старинный диван оказался чертовски прочным,сработанным на века, нисколечко не скрипел, и они не сдерживались в яростномколыхании. Мазур успел заполошно подумать, что оставаться тут на ночь никакнельзя, непременно следует увести ее домой согласно инструкциям — тот ведьдомой к ней и явится. Но до трех ночи уйма времени, пошло оно все к черту…

* * *

…Зря беспокоился, в общем. Где-то к полуночи, когдастаринный диван навидался всякого и наваждение схлынуло, уступив местонекоторой усталости, решено было покинуть эти гостеприимные стены. Мазуртщательно привел в порядок «гостиную», и они вышли в ночную темень, чуточкухмельные, расслабленные и довольные. Катя веселилась, заявляя, что виной всемуи есть диван с его разгульным прошлым — иначе она ни за что не стала бывытворять кое-что из того, что вытворяла. Мазур, легонько ее обнимая за плечи,больше отмалчивался, ухитряясь незаметно для спутницы оглядываться. Теменьстояла непроглядная, луны не было, а звезды помогали мало — к тому же уличныефонари явно считались здесь совершенно излишней роскошью.