Книга Чеченский этап. Вангол-5 - Владимир Прасолов

И не подвел, не раз его рука отводила в поножовщине смерть от Шрама. Вот так они и сошлись, а теперь вместе собирались в побег.

Поперечный тоже сразу проснулся и тихо встал. Они быстро подошли к двери барака, и Шрам открыл ее. С кем договорился Шрам о том, чтобы дверь барака открыли, а потом снова закрыли, так и осталось тайной. Осторожно они проползли до последней машины и залезли в кузов. Непонятно, чем они заслужили благосклонность от самой природы, но пошел сильный дождь, охрана просто поленилась внимательно досмотреть машины. Кому охота по мокроте в кузова взбираться. Машины выехали из лагеря, беглецы облегченно вздохнули. По их прикидкам, три часа они спокойно могли ехать в кузове, а потом надо будет уходить в тайгу. Плохо было одно: машина, в кузове которой они ехали, пошла не последней, а второй. Это осложняло ситуацию. Водитель последней машины увидит, если они будут прыгать из кузова, а он вооружен. Дождь не прекращался, они уже насквозь промокли, как и мешки с продуктами, припасенными для побега. Жратвы было немного, два-три дня на ней должны были продержаться, а там как сложится. Таежная дорога тоже размокла, и на подъемах начались проблемы, водителям пришлось увеличить дистацию. На одном из поворотов последняя машина несколько отстала, и Шрам, заметив это, дал команду прыгать.

Все прошло удачно, прежде чем показалась машина, они успели спрыгнуть с кузова и залечь в кустарнике, вплотную подступавшему к обочине. Их не заметили, и теперь погоне будет очень трудно их искать. Шрам уводил своих в сторону от дороги и тракта, который был впереди, он вел их к реке. Именно там их не должны были искать. Зачем беглым уходить на север, в сторону от железных, да и вообще любых дорог? Беглые должны идти к ним, в надежде выбраться из Сибири как можно скорее. Шрам не выбирал дорогу, он следовал полученной инструкции, но о ней знал он один. Их будут искать там, куда они не пойдут, по крайней мере до осени.

Три дня они шли тайгой, их никто не преследовал. Двигались осторожно, не оставляя следов. Случайно вышли к охотничьему зимовью. Огляделись: с зимы здесь никого не было. Больше суток сушились и отсыпались, нашли спрятанный охотниками топор, нож и котелок с мисками. Это уже было хорошо. Туз и Клещ беспрекословно подчинялись Шраму, они ему доверяли и понимали, что у всех у них дорожка одна. В побег пошли потому, что знали: рано или поздно их прошлое всплывет. Уже не раз выдергивали из лагеря таких, как они, следствие по злодеяниям ОУН – УПА продолжалось. Появлялись свидетели; кололись прижатые к стенке и измордованные на допросах в особых отделах их дружки. Сидеть и ждать, когда выдернут и их, было тоскливо. Каждый из них чувствовал, что тучи над ним сгущаются, потому и рванули. Было не то чтобы страшно за свою жизнь, нет, просто хотелось еще погулять на волюшке да продать свою жизнь москалям подороже. А не сгнить здесь безвестно. Терять-то нечего. Они были на чужбине, их родина, по их глубокому убеждению, была захвачена жидо-коммунистами и порабощена. Никто из них не успел обзавестись собственной семьей, не до того в этой многолетней мясорубке было, а о судьбе своих родичей они ничего не знали. Разметала война людей, разобщила так, что и возвращаться-то в родные края было опасно. Кто их там ждал? Свидетели их дел злодейских. Родственники тех, кого они резали и стреляли. И знал, тот же Клещ, что ему только в леса и схроны можно вернуться. Родное его село – для него место гиблое. Порвут его там, свои же и порвут. Шрам со своими разорвал отношения еще до «волынской» резни. Как-то приехал в село и заявился к своим дядьям. Сказал им о том, что их ждет, если они своих польских жен и детей не отринут от себя, а получил от них насмешки и угрозы. Плюнул и уехал, что с ними стало потом, не знал, да и не хотел знать. Попутали они свою кровь с ляшской, потому ему было их не жаль. Про родню Туза никто не знал, он и не рассказывал, но как-то обмолвился, что у него должок есть в Польше, ему б до Гданьска только добраться…

А тем времением в лагере, откуда они унесли ноги, утром на построении их побег был обнаружен. Немедленно усиленный наряд конвоя с собаками был направлен на единственной лагерной машине вслед ушедшим грузовикам. Догнать их не смогли: дорогу развезло так, что на одном из подъемов машину с конвоем стащило с дороги. Продолжавшийся дождь сделал все попытки поиска безрезультатными, но лейтенант упорно вел поисковую группу вдоль дороги, в надежде обнаружить следы.

В лагере Ляпа и Гвоздь, воспользовавшись ситуацией, устроили нападение на бараки предателей родины. В кровопролитной поножовщине погиб Гриф, так и не сумевший в своих прошениях о помиловании доказать советскому правосудию то, что он своими действиями в немецком плену принес немалую пользу родине, не допустив заброску в тыл советских войск более десятка диверсантов, которых уничтожил, как не «прошедших» проверку на преданность. Он не ждал удара от своих и не заметил, как в его спину вошел нож одного из власовцев. Его вычислили давно, по сути он сам себя сдал, его прошения прочли не только судьи, и сделали выводы.

В ходе драки в проходе барака, выскользнув тенью из-за топчана, грузин Сандро вогнал заточку в горло вору Губе и успел прошептать ему на ухо: «Это тебе за Шахтера, гад». Прошептал и получил нож в поясницу. Три месяца провалялся потом в больничке, но выжил, и, отсидев срок, остался в Сибири, где-то на Ангаре.

До обеда в лагере царил полный беспредел, но потом начальник лагеря отдал приказ применить оружие, и зэки, после первых же выстрелов прекратив драки, разошлись по баракам. Трупы погибших, а их было более тридцати, были захоронены, а в управление ушла телефонограмма о столкновении группировок зэков и совершенном побеге. Через неделю начальник лагеря уехал в управление и не вернулся, получив новое назначение, а зам по оперативной работе обмыл звездочку на майорском погоне и принял лагерь в качестве начальника. Ляпа через несколько дней тяжело заболел, съел что-то не то, как сказал лагерный фельдшер, закрыв его погасшие глаза. Гвоздь и его люди заняли все теплые места. Лагерь стал «красным»…

Тайга, беглые

Они сидели в зимовье у старой, прогоревшей и ржавой буржуйки, огонь горел, вырываясь через дыры в боках, понемногу заполняя дымом само помещение. Но было тепло и сухо, это было главным, и потому уходить не хотелось.

– Там гнезда на березах, надо бы проверить, может, яйца есть, – сказал Шрам.

Туз встал и, тронув за плечо Клеща, вышел из зимовья.

– Ох, ни хрена себе, высоковаты гнезда-то, – задрав голову, рассматривая кроны деревьев, только что пустивших первые маленькие и еще липкие листики, проговорил Клещ.

– Глянь, воронье-то как кружить начало, разорались, как чуят что, мы ж еще только подумали про их гнезда, – сказал Туз и пошел к ближнему, несколько пологому и сучковатому стволу.

Больше чем на одну березу по разу залезть каждый не смог. Тяжело, да еще гнезда эти не все с яйцами оказались, но десятков пять яиц добыли. Яишня получилась знатная, некоторые яйца, правда, уже с зародышами были, но это не беда, смели за милую душу.

– Ну что, надо идти дальше, – после небольшого отдыха сказал Шрам, и они покинули уже ставшее столь уютным зимовье.