Книга Ладанка Жанны д'Арк - Наталья Александрова

– Куликова?! – Пульхерия всплеснула руками. – Так это он про тебя спрашивал!

– Кто – он? – Я пристально взглянула на старуху.

Тут в ее глазах проступил хитрый блеск, она таинственно понизила голос:

– А ты ко мне зайди, я не хочу в коридоре про это говорить! Знаешь, какие здесь люди живут? Им палец в рот не клади! Они тебе тут же руку откусят! Я им никогда ничего не говорю, а то потом неприятностей не оберешься!

Заходить к ней совсем не хотелось, но нужно было узнать, кто обо мне спрашивал.

– Зайди, зайди! – повторила Пульхерия и открыла дверь своей комнаты.

Я нехотя переступила порог, вошла в комнату и сразу же об этом пожалела. В комнате Пульхерии пахло старостью, лекарствами и болезнью. Вся мебель была, как и хозяйка, старая и разваливающаяся – диванчик с протертыми до дыр валиками, шаткий туалетный столик, несколько венских стульев, этажерка с несколькими книжками в мягких обложках. Всюду лежали выцветшие салфеточки в блеклых цветах, и на всем был толстый слой слежавшейся, многолетней пыли.

– Так кто же вас обо мне спрашивал? – спросила я, едва Пульхерия закрыла за мной дверь.

Мне хотелось поскорее выяснить, что она помнит, и уйти отсюда, из этой ужасной комнаты.

– Спрашивал? – переспросила старуха, наморщив маленький лобик. – Кто-то спрашивал… давай выпьем чаю, может, тогда я вспомню, кто о тебе спрашивал… чай, он очень помогает для памяти… это доктор говорил по телевизору…

Тут она бросила на меня быстрый хитрый взгляд.

Я поняла – старуха хитрит, чтобы задержать меня у себя. Наверняка все она помнит, у нее сейчас временное просветление, какое случается примерно раз в неделю.

А она уже расставила чашки, достала чайные пакетики, выставила вазочку с засахаренным вареньем.

– Вот конфет у меня нет! – проговорила Пульхерия грустно. – Ну, ничего, пока можно и без конфет. А потом, когда снова ко мне придешь, принеси. Ты знаешь, я «Мишек» люблю. Ты пей чай, пей!

Я поднесла чашку к губам, сделала маленький глоток. Чай отдавал веником и был едва теплым. Я поставила чашку и строго проговорила:

– Так все же кто обо мне спрашивал?

– Он сказал, что участковый. Только какой же он участковый? Участковый у нас Степан Валерьянович. Я его очень хорошо знаю! У меня и фотография его имеется…

Она бойко вскочила из-за стола, подошла к этажерке, взяла с нее фотографию в металлической рамочке и показала мне:

– Вот он, Степан Валерьянович!

Я взглянула на снимок. На нем был серьезный мальчик лет десяти в кургузом пиджачке и галстучке бантом.

– Какой же это участковый? – проговорила я, возвращая фотографию. – Это ребенок, мальчик…

– Что ты говоришь? – Пульхерия недоверчиво взглянула на снимок и смущенно захихикала. – Ох, это я перепутала! Это и правда не участковый, это Котик…

– Кто? – удивленно переспросила я. Котик, песик… точно, старуха в полном маразме! А я-то что тут делаю?

– Это Котик Станишевский! – отозвалась Пульхерия. – Он вообще-то Костик, Константин, но его все звали Котиком…

– Станишевский? – повторила я.

Надо же… тот адвокат, про которого говорила Лилиана, тоже был Станишевский, Константин Сергеевич. Неужели это простое совпадение? Может быть, я ослышалась? Или бабуля по старости что-то путает?

– Как вы сказали – Станишевский?

– Да, они, Станишевские, здесь жили, в этой квартире. Котик был помладше меня, но мы с ним очень хорошо играли. У нас был свой тайный язык… а еще тайное место… мы там хранили наши драгоценности… только ты, Анечка, никому об этом не говори! Особенно той нехорошей женщине…

– Я не Аня, я Жанна! – машинально поправила я старуху, хотя до нее все равно не дойдет.

– Что ты, конечно, ты Анечка, я тебя очень хорошо помню. Ты такая добрая, Анечка! Ты ко мне всегда очень хорошо относилась. Хочешь, я тебе кое-что подарю?

– Спасибо, мне ничего не нужно!

– Зря ты отказываешься! У меня есть настоящие драгоценности! Они хранятся в нашем тайном месте… только нужно туда попасть… три дня купеческая дочь Наташа пропадала… почему Наташа? Ты ведь Анечка… – Старуха потерла лоб.

Все, пожалуй, пора заканчивать визит. Просветление у Пульхерии явно закончилось, она понесла полную чушь, так что ничего полезного я у нее больше не узнаю. А хорошо бы выяснить – правда ли в этой квартире раньше жила семья адвоката Станишевского?

– Спасибо, – проговорила я, поднимаясь из-за стола. – Мне уже пора идти…

– Что ж, пора так пора… делу время, а потехе – все остальное… если увидишь Котика – передай ему привет.

– Непременно передам!

Ага, как же, на тот свет я пока еще не собираюсь.

Я вышла из комнаты, обдумывая то, что рассказала мне Пульхерия Львовна. Если и правда Константин Сергеевич Станишевский в детстве жил в этой квартире и дружил с нашей соседкой, что мне это дает? Как это мне помогает?

Тут я переключилась на собственные проблемы и забыла про Пульхерию Львовну и ее детские воспоминания. Но позже в тот же вечер она сама о себе напомнила.

Когда я пробиралась по коридору в ванную комнату, Пульхерия Львовна, как привидение, выскочила мне навстречу из темноты и прошептала:

– Анечка, ты не думай, я не забыла свое обещание!

– О чем вы? – переспросила я, постаравшись сдержать нарастающее раздражение.

– Я обещала подарить тебе кое-что!

– Да не нужно мне ничего!

– Зря ты так, Анечка! Потом пожалеешь! Ты даже не знаешь, от чего отказываешься!

Пульхерия Львовна сунула руку за пазуху и достала какой-то небольшой предмет, завернутый в бумажную салфетку с новогодними рисунками.

– Это очень ценная вещь! – проговорила Пульхерия с гордым и значительным видом. – Она двести лет хранилась в нашей семье! Или триста. А до того она принадлежала великим анголам…

– Кому? – переспросила я растерянно.

– Или могилам… или нет, великим моголам… да, великим моголам! Это самый большой рубин на свете! Я хранила его в тайном месте, но теперь хочу передать тебе…

С этими словами она развернула салфетку и протянула мне блестящую ограненную подвеску из красного хрусталя. Обычную подвеску от люстры, сильно поцарапанную и потертую, с дырочкой на конце.

– Я не могу принять такой дорогой подарок! – возразила я, стараясь подыграть сумасшедшей старухе.

– Ты должна! Я приняла решение! – и она величественным, царственным жестом вложила подвеску в мою руку.

– Благодарю вас! – произнесла я в тон старухе. – Вы оказали мне большую честь. А теперь позвольте мне пройти в ванную.

– Я не возражаю! – и она милостиво махнула рукой, как царственная особа, снисходящая до своих подданных.