Книга Экспонат руками не трогать - Мария Очаковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Буля, фу, нельзя, – подавляя подступившую тошноту, слабым голосом проговорила Катя и, машинально дотронувшись до правой щеки, ощутила жар.
– Это Семен Васильевич? – спросил Сева.
Катя молча кивнула. Она знала, еще три дня назад знала, она была уверена, она слышала!
Загорянка, сентябрь 20… г.
В понедельник с утра Катерине работалось как-то особенно плохо. Они писали Жоржа Сименона, аудиокнигу которого предполагалось выпустить к какому-то очередному юбилею. Казалось бы, мэтр французского детектива, классик, гигант, а Катерина спотыкалась на каждом предложении, останавливалась, исправлялась, то и дело теряя нужную интонацию, слова как будто липли и застревали в зубах. «Вот бы руки оторвать этому переводчику», – ругалась про себя она, хотя в глубине души понимала, что перевод тут ни при чем, сама виновата.
Часам к двенадцати Катерина взмолилась и попросила звукорежиссера ненадолго прерваться. Но не успела она дойти до курилки и включить мобильный, как снова позвонили из полиции. Откровенно говоря, настойчивость капитана Гумилева, с которым она уже дважды успела пообщаться до работы, действовала на нервы. И Катя решила-таки высказать ему все, что накипело:
– Послушайте, имейте совесть, я же сказала, что смогу только во второй половине дня! Может, это вам кажется странным, но помимо дачи показаний я еще иногда работаю. Сначала вы меня вообще слушать не хотели, разговаривали как с сумасшедшей, потом кто-то из ваших же намекнул, что, мол, мы старичка и прикончили, а теперь вы требуете, чтобы я по первому зову являлась в отделение!
– Нет, Екатерина Николаевна, что вы, – настойчивый тон и.о. участкового уступил место просительным интонациям, – мы понимаем и не требуем вовсе, а просим. Тут такое дело… вчера ночью был задержан брат убитого, Клим Кошелев…
– Вот и прекрасно. Вызовите мою маму. Она сегодня свободна и с Климом этим лично знакома. Я-то его совсем не знаю.
– Тут, Екатерина Николаевна, другое… Я вас по поручению майора беспокою – необходимо опознать голос подозреваемого. А вы говорили, что хорошо его запомнили и сможете узнать.
– Разумеется, узнаю, но во второй половине дня. Часа в четыре, в пять.
– А пораньше никак? Понимаете, майор очень просил, – заканючил в трубку Гумилев.
– К сожалению, никак… и вообще, скорее всего, это не он! То есть не брат.
– Почему? – насторожился страж порядка.
– Да потому что тогда, за забором, они обращались друг к другу на «вы», – пытаясь восстановить в памяти детали разговора, с некоторым сомнением произнесла Катя. Хотя она так и не смогла припомнить, о чем именно говорили те голоса, их тембр, интонация, напряженный тон засели в ее голове накрепко, – и потом еще… точно, убийца назвал Кошелева «старик».
– Ну и что, что «старик»! Подозреваемый намного младше брата. У них разница в возрасте двенадцать лет. И вообще, у некоторых принято такое обращение, – возразил Гумилев.
– Ну, не знаю… – еще больше засомневалась Катя, – мне все равно кажется, что это как-то странно… и страшно, – добавила она шепотом.
Да, было странно и страшно. Начать с того, что ни за что ни про что убили безобиднейшего Семена Васильевича. Жил себе старичок, пенсионер, кошатник, как говорится, доживал свой невеселый век, один-одинешенек на даче. Хотя… если прикинуть, четверть гектара в элитной Загорянке – не ерунда. По рыночной цене тысяч триста долларов или даже поболе. Деньги нешуточные… и все равно, не верится, чтобы собственного родного брата… не может быть, просто Шекспир какой-то. Правда, мама говорила, что Клим этот настоящий уголовник и на самом деле сидел в тюрьме за кражу. Но то – кража, а тут – убийство. А Машка говорила… впрочем, она много чего говорила.
Мысли в голове путались. Не додумав про одно, Катька переключалась на другое, потом на третье. Способность мыслить логически у нее, по мнению ироничного Севы, и в мирное-то время давала сбои, а теперь вовсе забуксовала. Все перемешалось: люди в форме, машины с мигалками у ворот, криминалисты, устрашающего вида труповозка, нескончаемый поток вопросов и… самое ужасное – синюшное, припорошенное землей лицо Семена Васильевича, все время стоящее у нее перед глазами. Богатый на впечатления выдался уик-энд! Ничего себе, выполнила гражданский долг!
Одно радует, что паршивцу Гумилеву от начальства здорово влетело, и не только ему! Об этом уж она побеспокоилась, настучала, как полагается, и про бездействие, и про равнодушие, и даже про сокрытие. Но месть, увы, чувство непродуктивное. И на душе у Кати по-прежнему было неспокойно. Что-то новое, непонятное, как червь, точило ее изнутри, мешало сосредоточиться и отвлекало от работы, которая никак не ладилась. Запись Сименона шла туго, и Катька с трудом, на автомате, еле-еле дотянула до конца.
– Это точно не он, – буквально по слогам произнесла Катя. Рука ее потянулась к лежащему на столе протоколу.
– Вы уверены? Не надо торопиться, речь идет об убийстве, – подал голос сидевший за ее спиной одетый в штатское человек. – Может, еще подумаете? Вспомните?
– Это точно не его голос. Тут и вспоминать нечего. Я вам уже говорила, у того речь была отрывистая, четкая, фразы рубленые, в носовых звуках чувствовалась легкая гнусавинка, как будто у него плохо залеченный гайморит. А у этого Клима – полная каша во рту. Говорит он лениво, небрежно, еле рот открывает. И тембр голоса совпадает не совсем. Давайте, я подпишу где надо и уже пойду, – вяло возразила Катя и посмотрела на часы.
Вся эта смехотворная процедура с опознанием, которую, как ей казалось, можно было с легкостью исполнить за полчаса, ей смертельно надоела, она устала и хотела домой. Неужели нельзя работать побыстрее! Но все эти лейтенанты, капитаны, дознаватели, уполномоченные, в их чинах Катя не разбиралась, всё сидели и сидели, строчили протоколы, заполняли формуляры, с важным видом пялились в мониторы, уходили, возвращались, снова принимались стучать по клавишам и задавать одни и те же вопросы. В какой-то момент из коридора до нее долетели слова, что, мол, брат Кошелева – единственный, у кого имелся веский мотив для убийства. Но голос Клима как голос предполагаемого убийцы Катя не опознала. И это явно всех почему-то расстроило или, по крайней мере, озадачило.
– Ну вот видите, вы сами сказали, что по тембру голоса все-таки близки, – осторожно произнес штатский.
– А еще я сказала, что мы с сыном видели подозрительные следы недавних земляных работ в другом конце участка, там, вероятно, что-то копали.
– Давайте не будем разбрасываться, Екатерина Николаевна, сейчас нас больше интересует голос. Ведь его, как и почерк, как походку, допустим, можно подделать, изменить. И когда задержанный Клим Кошелев отвечал на вопросы, а вы сидели и слушали, он теоретически мог попытаться голос изменить.
«Ах вот куда он клонит», – подумала про себя Катя. И снова у нее перед глазами возник бомжеватый образ младшего Кошелева. Красное обветренное лицо, мутные с сероватыми белками глаза, давно не мытые и нестриженые волосы, руки в наколках. Портрет довершали засаленный, надетый прямо на майку пиджак и бесформенные джинсы. Он почему-то все время ерзал на стуле, нервно мял в руках какой-то грязный бумажный обрывок, огрызался на следователя.
