Книга Его и ее - Элис Фини

Во второй половине дня вместо того, чтобы получить возможность дальше делать свое дело, я в основном занимаюсь запросами СМИ и фальшивыми следами. Пресса достала почти всех членов группы. Это напоминает о случае в Лондоне, когда Анна первый раз сунула микрофон мне в лицо. Вот так мы и встретились: она освещала дело, над которым я работал. Это была ненависть с первого взгляда, но потом все изменилось. Она не помнила меня по школьным годам, хотя я ее никогда не забывал.

Я работаю до позднего вечера. Меня слегка раздражает, но нисколько не удивляет, когда Прийя тоже решает остаться, хотя я просил ее не делать этого. Когда остальные члены группы ушли из офиса, она заказывает нам пиццу. Я слушаю, как она по телефону выбирает мои любимые наполнители и края, и не могу понять, откуда ей это известно. Каждый раз, когда она бросает взгляд в мою сторону, я смотрю на экран компьютера. Остальное время наблюдаю за ней.

Замечаю, что она сняла жакет и вроде бы расстегнула на блузке три верхние пуговицы; теперь видны ее ключицы и намек на грудь. Но мне все равно. Она распустила волосы, не завязав их в неизменный конский хвост. В таком виде она выглядит по-другому… Вызывает меньше раздражения.

Мы молча едим. Прийя едва дотрагивается до пиццы, я и не сомневаюсь, что она заказала ее только для меня. Она наливает нам обоим воду из кулера — не спрашивая, хочу ли я пить, — и подходит слишком близко к моему столу, когда ставит на него стакан. Я чувствую незнакомый запах ее духов, когда она кладет маленькую ладонь мне на плечо.

— Вы в порядке, Джек? — спрашивает она, опуская свое обычное «сэр» или «босс».

Если я правильно истолковываю ее жест, я должен быть польщен, но меня совершенно не интересует молодая коллега, росшая без отца или что-то в этом роде. Кроме того, я, похоже, сейчас могу думать только об Анне и о том, как хорошо мы жили до того, как у нас все сломалось. Я не хочу здесь оставаться, но и не испытываю особого желания идти домой и разбираться со всеми вопросами, на которые, знаю, не захочу отвечать. Но поскольку уже почти полночь, решаю, что самое время уйти с работы.

— Я устал, вы, наверное, тоже, — говорю я и с некоторым смущением встаю.

В детстве и юности мне никогда особо не везло с противоположным полом. Только последние несколько лет женщины, похоже, стали находить меня привлекательным. Мне это непонятно, я — седой мужчина средних лет с жизненным багажом тяжелее, чем весь багаж в аэропорту Хитроу. Хотя мне нравится — а кому бы не понравилось, — что женщины со мной вроде бы флиртуют, я по-прежнему веду себя как робкий подросток, каким был когда-то. Мальчишка, который не знает, как разговаривать с девочками.

— Я ухожу. Вам тоже следует идти. Отдельно, — добавляю я, чтобы избежать неловкости.

Прийя хмурится. Ее щеки слегка зарделись, и она снова садится за свой стол.

— Я еще немного задержусь. Спокойной ночи, сэр, — говорит она с вежливой улыбкой, не отрывая глаз от экрана.

Боюсь, что, пытаясь разрядить ситуацию, я только все испортил.

Иногда я думаю, что люди меняют выражение просто затем, чтобы занять свое лицо. Улыбка не подразумевает, что кто-то счастлив, равно как и слезы не всегда означают, что кто-то печалится. Наши лица лгут так же часто, как наши слова.

По дороге домой замечаю свет в школе Святого Илария. В эту школу ходили Рейчел с Анной, когда были подростками. Там они и познакомились. Уже поздно, в это время ночи должно быть пусто, но там определенно кто-то есть.

Я заезжаю на стоянку, но решаю выкурить еще одну сигарету и только потом зайти в школу. Мне достаточно половины, и я разламываю сигарету на две части. Несколько раз щелкаю зажигалкой, но она не работает. Трясу ее и пробую еще раз, но она по-прежнему не горит. Роюсь в машине во все уголках и щелях, только не хочу снова заглядывать в бардачок — я не забыл, что в нем.

Наконец нахожу утешение в виде старого спичечного коробка в подлокотнике. Закуриваю и делаю глубокую затяжку, наслаждаясь мгновенным головокружением. Затем переворачиваю коробок и вижу, что он из той гостиницы, где я провел первую ночь с Рейчел. С тех пор прошло несколько месяцев, но я все еще помню каждую деталь: запах ее волос, выражение лица, изгиб шеи. Как она получала удовольствие, притворяясь бессильной и позволяя мне думать, что я держу ситуацию под контролем. Хотя это было не так. На обратной стороне коробка написано: позвони мне, а также номер телефона.

При виде ее почерка я, похоже, захожу за грань, на которой балансировал весь день. Я беспрерывно курю, хочется выпить. Меня даже больше не беспокоит, кто сейчас находится в школе. Выкурив три целых сигареты подряд до самого фильтра, снова смотрю на здание школы — там совершенно темно. Может быть, мне только показалось, что в здании горит свет и что я вижу тень человека, стоящего у окна.

Мне снова попадается на глаза коробок спичек с почерком Рейчел. У меня возникает желание услышать ее голос, в последний раз, и от этого становится на удивление спокойно на душе. Набираю номер и слышу телефонный звонок, но это не гудки на другом конце линии, звуки раздаются где-то в моей машине.

Оборачиваюсь как ошпаренный, но на заднем сиденье никого нет. Выхожу из машины, все еще прижимая телефон к уху, и иду к задней части кроссовера. Затем гляжу на багажник, откуда, судя по всему, раздаются сигналы.

Я осматриваюсь, но школьная стоянка в это время ночи пуста, что неудивительно, и открываю багажник. Мои глаза моментально находят телефон. Его мерзкая подсветка выхватывает из темноты два других неожиданных предмета. Наклонившись немного ближе, вижу, что это — пропавшие туфли Рейчел: дорогие дизайнерские каблуки заляпаны грязью.

Я не понимаю, что это значит.

У меня кружится голова, мне плохо и не по себе.

Меня вот-вот вырвет, но тут в телефоне включается голосовая почта, и я слышу ее голос:

— Привет, это Рейчел. Никто больше не отвечает на телефонные звонки, так что отправьте мне сообщение.

Нажимаю на отбой и хлопаю дверью багажника.

Руки начинают дрожать мелкой дрожью, когда я вспоминаю все ее звонки, пропущенные прошлой ночью, и сообщения на моем мобильном, которые я потом стер. Мне надо удостовериться, что никто до этого не докопается. Если докопается, я не смогу отрицать, что был с ней, не смогу объяснить, что случилось. Я, правда, не знаю, что телефон и туфли Рейчел делают в моей машине, но уверен, что не клал их туда. Иначе бы я это помнил.

Я помню, что надо следить за основными участниками драмы, которую создала. Она информативна, поучительна и занимательна, и это, я уверена, являлось прерогативой «Би-би-си» до того, как об этом забыли ответственные лица. У меня вошло в привычку ничего и никого не забывать, особенно людей, которые меня обидели. Неумение прощать я восполняю терпением. И всегда обращаю внимание на мелочи, поскольку часто это самые лучшие ключи к разгадке того, каков человек на самом деле. Люди редко видят себя такими, какими их видят другие, — мы все ходим с разбитыми зеркалами.