Книга Забрать любовь - Джоди Пиколт

— В ресторане, — отозвался он. — Она принесла мне бифштекс.

Я не шелохнулась. Все засмеялись, решив, что Николас пошутил. Но он сделал именно то, чего делать был не должен. Я пристально смотрела на него, но он смеялся вместе со всеми. Я представила себе, как жены врачей садятся в машину и говорят своим супругам: «Что ж, это многое объясняет».

— Прошу прощения, — произнесла я, вставая из-за стола.

У меня дрожали колени, но я медленно направилась в туалетную комнату.

Там было несколько человек, хотя ни с одной из дам я не была знакома. Я скользнула в кабинку и присела на краешек унитаза. Комкая салфетку, я готовилась бороться со слезами, но мои глаза остались сухими. Я пыталась понять, что заставило меня жить чужой, а не своей жизнью, но поняла лишь то, что меня сейчас стошнит.

Когда меня перестало рвать, я ощутила ужасную пустоту внутри, а в ушах гулко стучала кровь. Когда я вышла из кабинки, все обернулись и уставились на меня. Впрочем, помощь мне предлагать никто не стал. Я прополоскала рот водой и вышла в коридор. Там меня уже ожидал Николас. Справедливости ради следует отметить, что он выглядел встревоженным.

— Отвези меня домой, — сказала я. — Сейчас.

Всю дорогу мы молчали, а когда подъехали к дому, я оттолкнула его и ринулась в ванную, где меня снова стошнило. Подняв голову, я увидела стоящего в дверях Николаса.

— Что ты ела? — спросил он.

Я вытерла лицо полотенцем. Мое горло горело огнем.

— За сегодняшний вечер это уже второй раз, — вместо ответа сказала я.

Больше я не проронила ни слова. Николас оставил меня в покое. Он снял свой галстук-бабочку и камербанд и бросил их на спинку кровати. В лунном свете они как будто дрожали и извивались, словно змеи. Он сел на край постели.

— Ты ведь не сердишься на меня, Пейдж?

Я скользнула под одеяло и повернулась к нему спиной.

— Я просто пошутил, — продолжал он. — Я не хотел тебя обидеть. — Он придвинулся и обнял меня за плечи. — Ты ведь это знаешь, правда?

Я выпрямила спину и скрестила руки на груди. Я сказала себе, что не желаю с ним разговаривать. Только услышав мерное дыхание спящего Николаса, я дала волю слезам. Они, как горячая ртуть, струились по моему лицу и стекали на подушку.

* * *

Я, как обычно, встала в половине пятого и приготовила Николасу кофе. Затем упаковала ему легкий ланч. Я знала, что между операциями ему необходимо поесть. Я сказала себе, что пациенты не виноваты в том, что мой муж ведет себя как свинья, следовательно, это не должно на них отразиться. Он спустился вниз, держа в руках два галстука.

— Который? — спросил он, поднося их к шее.

Я молча прошла мимо и стала подниматься по лестнице.

— О господи, Пейдж! — пробормотал Николас, и я услышала, как за ним с грохотом захлопнулась входная дверь.

Я бросилась в ванную и вырвала. На этот раз у меня так сильно кружилась голова, что пришлось прилечь прямо на пушистый коврик на полу. Я уснула, а когда проснулась, то позвонила в ресторан и сказала, что заболела и не смогу прийти на работу. В офис доктора Тэйер я бы тоже не пошла, но у меня была одна догадка. Я дождалась, пока наступит затишье в приеме пациентов, а потом оставила свое рабочее место в холле и явилась к ней в кабинет. Она стояла у стеллажей, на которых мы хранили результаты анализов и анкеты. Доктор Тэйер посмотрела на меня так, как будто уже все знала.

— Я хотела попросить вас об одолжении, — сказала я.

***.

Этого не должно было случиться. Мы с Николасом миллион раз это обсуждали. Я собиралась работать до тех пор, пока зарплаты Николаса не будет хватать для того, чтобы расплачиваться с долгами. После этого должна была наступить моя очередь. Я собиралась поступить в художественный колледж. Рождение детей мы решили отложить до тех пор, пока я его не окончу.

Этого не должно было случиться, потому что мы предохранялись, но доктор Тэйер пожала плечами и сказала, что не существует стопроцентно надежных методов.

— Радуйся, — улыбнулась она. — По крайней мере, ты замужем.

Это всколыхнуло все то, что я пыталась забыть. Я медленно ехала по запруженным улицам Кембриджа и не могла понять, почему я раньше не обращала внимания на налившуюся грудь, болезненность сосков и постоянную усталость. Ведь я через все это уже проходила. Тогда я оказалась к этому не готова. И что бы там ни говорила доктор Тэйер, я знала, что сейчас тоже не готова.

Осознание случившегося заставило меня похолодеть. Не видать мне художественного колледжа. Моя очередь не наступит еще много лет, а может, и вовсе никогда.

Я приняла решение поступать в художественный колледж, немного поучившись в чикагском институте искусств. Я тогда перешла в девятый класс и, приняв участие в городском конкурсе, выиграла бесплатное обучение на одном из курсов. Я могла посещать занятия только после школы, поэтому единственным доступным мне курсом оказался курс обучения рисованию человеческих фигур. На него я и записалась. В первый же вечер поджарый человечек в фиолетовых очках заставил нас расхаживать по классу, объясняя всем и каждому, кто мы такие и зачем туда явились. Все остальные сказали, что записались на курс, чтобы получить зачет или обновить портфолио. Когда настал мой черед, я просто сказала:

— Меня зовут Пейдж. Я не знаю, что я здесь делаю.

В этот вечер натурщиком был мужчина. Он явился, одетый в яркий атласный халат, и принес с собой в качестве реквизита стальной прут. По сигналу преподавателя он шагнул на возвышение и небрежным движением сбросил халат с плеч, как будто нагота его нисколько не смущала. Он наклонялся, изгибался и поднимал над головой руки, сжимая прут, как распятие. Это был первый мужчина, которого я увидела полностью обнаженным.

Когда все принялись рисовать, я сидела не шевелясь и думала о том, что совершила ошибку, записавшись на этот курс. Я почувствовала на себе взгляд натурщика и коснулась альбомного листа кончиком карандаша. Не глядя на него, я начала рисовать по памяти: бугры мышц на плечах и груди, вялый пенис. Незадолго до окончания занятия ко мне подошел преподаватель.

— А в тебе что-то есть, — сказал он, глядя на рисунок, и мне отчаянно захотелось ему поверить.

На последнее занятие я принесла лист дорогой мраморной бумаги, который специально приобрела в магазине художественных принадлежностей, рассчитывая нарисовать что-нибудь, заслуживающее того, чтобы оставить себе на память. Натурщицей была совсем юная девушка с измученными безрадостными глазами. Она была беременна, и, когда легла на бок, ее живот свесился в форме столь же безрадостной ухмылки. Я рисовала ее с каким-то остервенением, не сделав даже десятиминутного перерыва на кофе, хотя натурщица встала, чтобы размяться, и мне пришлось рисовать по памяти. Когда рисунок был готов, преподаватель взял его, чтобы показать остальным студентам. Он обратил их внимание на плавные очертания ее бедер, налившуюся грудь и тень, в которой укрылось лоно. Преподаватель вернул мне рисунок и сказал, что мне следует подумать о художественном колледже. Я скатала рисунок в трубку, застенчиво улыбнулась и ушла.