Книга Дар берегини - Елизавета Дворецкая

– Да подаст тебе благо Мать-Сыра-Земля!

Выходя, Славигость снова увидел Свена: тот стоял во дворе, уперев руки в бока и глядя на дверь. Славигость кивнул ему, направляясь к своим опустевшим возам и лошади, но Свен в ответ только дернул углом рта.

Оставшись одна, Ельга вздохнула, снова позвенела ключами, открыла самый большой ларь и принялась в нем рыться. Достала мужскую сорочку – из отцовских, но мало ношеную, – и велела ключнице:

– Свеньке отнеси. А то ходит в драной, как холоп последний, позорит меня перед людьми.

Годоча слегка скривилась – не слишком ли де для него хорошо? – но отправила выполнять поручение. Ельга запирала сундук, когда снова донесся скрип двери. Думая, что это вернулась ключница, она не обернулась, как вдруг услышала над ухом знакомый низкий голос:

– Я уже думал войти и выкинуть старого хрена на хрен отсюда.

– Ой! – Ельга вздрогнула, обернулась и засадила-таки кулаком сводному брату под дых. Свен умел ходить бесшумно, и Ельгу это очень раздражало: при его росте и весе это казалось чем-то нечеловеческим. – Черт! Как ты меня утомил!

Мигом он перехватил ее руку и сжал ее кулак в своем.

– Чего он тут застрял? Ногату свою в зубы и долой! – Свен метнул взгляд на стол, где еще стояли два зеленых кубка, свидетели дружеской беседы. – Расселся, как просватанный!

– Уж мне и поговорить нельзя с добрым человеком? – Ельга потянула свою руку к себе, но Свен держал крепко. – Пусти!

– Добрым человеком? Не знаешь, что ли, чего ему надо? Добрый этот человек на тебя слюни пускает, думает, он тебя улестит, ты за него замуж пойдешь, и он на наш стол взмостится!

– Я ему правда нравлюсь! – сердито прошептала Ельга; в памяти мелькнуло смуглое, осененное белым пламенем волос бодрое лицо Славигостя с выражением заботы и тепла в карих глазах. – Я вижу!

– Еще бы не правда! Он чай не слепой! – Свен опустил взгляд на ее грудь, потом посмотрел на губы и слегка переменился в лице. Стальные глаза его сердито сузились. – Только пусть слюни-то подберет! Я ему шею сверну! Склонял тебя на это?

Свен подтянул Ельгу ближе к себе, так что она почти уперлась ему в грудь.

– Ни на что он меня не склонял, – пропыхтела она, силясь освободиться. – Пусти, медведь!

– Ему только волю дай! Я их насквозь вижу! И Славигу, и Братилу, и Хотена, и прочих шишков этих! Может, он сам тебе нравится?

– Куда нравится! У него старшая внучка, Доброшка, со мной одних лет! И замужем давно, второе брюхо носит! А я сижу тут с то… с вами, как клуша! Пусти, сказала!

Свен выпустил Ельгу и стал расстегивать пояс. Новую рубаху он принес на плече и теперь собирался ее надеть.

– Хоть бы спасибо сказал! – прошипела Ельга, отодвинувшись.

– Спасибо.

Свен стянул старую рубаху и бросил на пол. Ельга скользнула взглядом по выпуклым мышцам его плеч, по широкой груди с медвежьим клыком-наузом, покрытой негустыми светлыми волосами. Тревожно забилось сердце: полуголый, ее сводный брат еще менее был способен скрыть ту своевольную силу, что бурлила в нем. Казалось, только одежда и держит его в человеческом облике, а стоит ему сбросить ее всю, и он обратится в дикого зверя.

– Они все спят и видят, чтобы ладожский этот хрен не приехал. Опять тогда вече затеют да будут себе князя нового выбирать. А тебе, – Свен прямо глянул на Ельгу, – за него замуж идти придется!

Она помолчала. Уж конечно, не о ее счастье брат заботился, а боялся окончательно упустить престол.

– Ну так и что же? – обронила она потом. – Мне, что ли, так и засохнуть, сто лет жениха дожидаться, как дева Улыба? Выберут хорошего человека, старого рода. И будет он князем киевским со мной вместе. Так водится.

Она подняла глаза; из-под темных бровей, приподнятых к вискам на внешнем конце, прямой взгляд ее желтоватых глаз с зеленой искрой ударил, будто выстрел. Но в серых глазах Свена ничто не дрогнуло, словно этот выстрел пришелся на стальной щит.

– Я его вызову. И шею сверну. Сама увидишь.

Ельга тяжело вздохнула. Свен не скрывал, как оскорбляет его отказ киевских мужей нарочитых признать его наследником отца. Не будь у старого Ельга дочери, побочному сыну было бы легче добиться своего. Ведь просто так никакой боярин князем стать не может, боги не примут жертв из его рук. А вот если он возьмет в жены дочь, сестру или вдову прежнего князя, тогда другое дело. В таком браке муж получает права не только на женщину, но и вступает в союз с землей, где правит ее род. Каждый из киевских бояр, глядя на Ельгу, легко видел себя на месте этого избранника судьбы. Между собой они могли бы стать соперниками, но против Свена, общего соперника им всем, плотно сомкнули строй. Пока она жива и не замужем, у Свена не было надежд преуспеть. Зная его нрав, порой Ельга думала, что он должен ненавидеть ее. Если бы она умерла маленькой, как оба ее брата, сейчас на его пути было бы меньше преград. Из двух осталась бы лишь одна. Ему осталось бы доказать, что его доблесть достойна отцовского рода и его заслуги могут перевесить позор низкого рождения, и добыть себе знатную жену. Храбрость и упорство его были так же очевидны, как высокий рост, и путь его к престолу выглядел непростым, но небезнадежным.

Ельга молчала, глубоко дыша, стараясь подавить тревогу и досаду. Без отца при ней остался лишь один человек той же крови, единственный мужчина в роду, но от него она видит не столько помощь и защиту, сколько заботы и тревоги! Не так чтобы она считала Свена своим врагом – нет, он не выказывал к ней неприязни и, видимо, не желал ей зла, но его желания обещали ей и всему Киеву немало потрясений. Думая об этом, Ельга сердилась на всех – на холмоградского брата, который все никак не едет, будто улитку оседлал, на Свена, стремящегося зубами вырвать себе доли у судьбы, на бояр… даже почти на отца, который так и не выбрал ей мужа, пока был жив. Обреталась бы она сейчас где-нибудь подальше отсюда и горя бы не знала.

– Ты помни, – Свен снова подошел к ней, и она попятилась, но он взял ее за плечи, и она замерла, зная, что из этих тисков ей все равно не вырваться, – я никакого зятя здесь не потерплю.

Отцовская рубаха была ему широка, и нарядность плотного беленого льна не вязалась с угрюмым вызовом этого лица. От сорочки веяло чабрецом и полынью – Ельга перекладывала вещи в ларях травами, – что тоже мало шло к Свену, от которого обычно несло всеми запахами гридницы и конюшни.

Ельга молчала и не шевелилась; не поднимая глаз к его лицу, уперлась взглядом в шею. Свен тоже молчал и не двигался, но не выпускал ее. Стоя почти вплотную, она видела, что он тоже глубоко дышит, будто томимый скрытым чувством.

И вдруг она поняла, о чем он думает; мысль так обожгла ее, что она вздрогнула.

Да ведь Свен отчаянно жалеет, что они – брат и сестра. Незаконный сын отца, он не может стать полноправным его наследником, но, будучи братом его дочери, не может получить княжий стол и через брак! Не может сделать то, что доступно любому оратаю! И вдвое сильнее он ненавидит Славигостя и других мужей нарочитых: им, старым, седым, давно имеющим внуков, открыт путь к власти, который для него, молодого и сильного, загорожен горой каменной!