Книга Орхидея в мотоциклетном шлеме - Дмитрий Лекух
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И какую часовенку!
Загляденье!
Из ровных, тщательно ошкуренных бревен, одновременно и крепенькую как гриб, и — летящую, темную на фоне светлого северного неба.
Сам, на скудную егерскую зарплату, покупал лес, сам тщательно выбирал, сам рубил, сам шкурил.
И все — молчком.
Я б и не узнал, если б другие егеря не сказали.
Причем поставил ее так, что на машине — не подъехать. Только пешком, километров пять по тропинке в гулком сосновом бору.
Подальше от докучливых людских глаз.
Как он туда эти бревна таскал — просто ума не приложу…
Но — построил.
Стоит.
— Как тебе это в голову-то пришло? — спрашиваю, нарезая крупными ломтями дорогую по их меркам московскую колбасу на закуску.
Он в это время чеснок чистит да хлеб кромсает.
Отловились нормально, с десяток неплохих судачков завалили, можно и перекусить под сто грамм.
Ну, или не под сто…
Как получится…
— Да не знаю, — жмет плечами в ответ. — Торкнуло что-то…
— Нормально, — говорю, — тебя торкнуло…
Молчит.
Только посапывает.
…Нарезали, разлили по первой, выпили.
Я закурил, он бутерброд с колбасой себе наладил.
Вечер, речка.
Мы в лодке сидим.
За коряжник привязались, чтобы течением не унесло.
Волга — она такая.
Только с виду спокойная…
Сейчас перекусим, с часок на вечерней зорьке блесны помакаем, да можно и на базу возвращаться.
— Понимаешь, — говорит, дожевывая, — источник там. Ну, родник. В воде вроде ничего особенного, а журчит — хорошо. Я как-то кабана гонял, ну, и набрел на него. Попил водички, посидел, послушал. Хорошо. Ну, и дальше побежал…
Замолкает, потом начинает хлопать себя по карманам.
Протягиваю ему пачку сигарет и, пока прикуривает, — разливаю по второй.
— Ну, и что дальше? — спрашиваю.
— А ничего, — снова жмет плечами. — Потом еще раз туда пришел. И еще… Давай выпьем, что ли?
— Давай, — говорю.
Выпили, помолчали.
— Ну вот, — говорит через некоторое время. — Так и стал туда ходить. А потом думаю: чего-то здесь не хватает. Прикинул — церковка бы хорошо тут стояла. Душевно…
— Часовенка, — поправляю.
— А, ну да, — вздыхает. — В церкви поп быть должен постоянный. Значит — часовенка. Мне говорили уже, до тебя…
— И что, — спрашиваю, — так все сам и придумал?
— Ну, — отвечает, — сам. Кто ж мне подскажет-то?
— Нормально, — качаю головой.
— Вот и я так думаю…
Это он уже так.
Для поддержания разговора.
…Выпили по третьей, закурили.
— Значит, сам? — переспрашиваю.
— Сам, — отвечает.
— А ты хоть знаешь, — смеюсь, — что она у тебя получилась в полном соответствии со всеми канонами русского средневекового деревянного зодчества?
— Откуда мне знать, — удивляется. — Я и в Богато не верю…
Во как, думаю.
Ничего себе…
— Ладно, — говорю. — Давай еще по одной, да и пошли ловить дальше. Что-то мне подсказывает, что судак нынче вечером хорошо на бровках бить будет…
— Да похоже, — кивает. — Его погода…
Разлили.
Зажевали бутербродами с колбасой и свежим деревенским чесноком, и он, отвязав лодку от коряги, стал аккуратно выгребать веслами на стремнину.
Здесь, в коряжнике, мотор-то не особо заведешь, винт можно в две секунды убить.
Жалко.
А я ящик свой открыл, приманки смотреть.
Тут ведь тоже думать надо, что ставить.
Погода-то она хоть и его, судачиная, но и от рыбака тоже многое зависит.
Реку чувствовать надо.
Сижу, поролонки перебираю, волна плещет, в кустах подъязки играют, Сашка на веслах пыхтит.
Вечер как вечер.
Обычный.
Река как река.
А за поворотом, потом пять километров пешком по узкой лесной тропинке, журчит обычный лесной родничок и рядом с ним часовенка стоит свежесрубленная.
И откуда только, думаю, что берется…
Беру бутылку «Наири», бокал, блюдечко с порезанным лимоном и выхожу на террасу. У этого ресторана на последнем этаже «Хайята» есть одно неоспоримое преимущество: свободный выход на оборудованную под летнюю веранду крышу и столики на ней.
Но мне сейчас плевать на столики.
Ставлю добычу прямо на перила, наливаю себе коньяку, закуриваю и смотрю на лежащую внизу старую Москву.
В голове — ровным счетом ни одной мысли.
Только глухой, гнетущий депресняк.
Плохо мне…
— Извините, извините, — щебечет сзади испуганно восточного вида официантка. — Это очень дорогой коньяк…
Поворачиваюсь, вскидываю удивленно бровь.
— Я что, — спрашиваю, — похож на человека, которому нечем заплатить за бутылку коньяка?
Смущается.
— Да нет, что вы. Но…
— А какие еще в такой ситуации могут быть «но»? — кривлюсь уголком губ. — Я — покупаю, вы — продаете. Лучше принесите-ка мне еще чашечку кофе. Двойной эспрессо, без сахара.
Еще больше смущается и убегает.
Наверное, хорошо любить восточную женщину.
Покорную, понимающую.
Млеющую от любого, даже самого незначительного знака внимания…
…Не знаю, не пробовал.
Подхожу к ближайшему столику и забираю оттуда пепельницу.
Просто швырнуть окурок вниз — скотство.
А до него нельзя опускаться ни при каких обстоятельствах.
Наливаю следующий бокал, закуриваю следующую сигарету. На улице становится прохладно.
Вечер.
Внизу — море огней.
Машины едут.
Чей-то подгулявший хохот.
Кстати, не люблю громко смеющихся мужчин.
Хотя — плевать…
…А вот и официантка.
Принесла кофе.
Сменила пепельницу.
