Книга Страстотерпицы - Валентина Сидоренко

Она прикрылась от него рукой и с жалкой досадой попросила:

– Не надо… Не бей больше…

Олег мрачно сплюнул и быстро пошел по тропинке к осиннику.

– Схлопотала, – равнодушно глядя ему вслед, усмехнулась о себе Анна и села в траву…

Свистнул недалеко коростель, ветер качнул где-то подле леса воздух, и он покатился слабой, мерной волной. Чуть качнулись и выпрямились ромашки… Анна сорвала плоский, подсыхающий лист подорожника, положила на зуб, разжевала, высасывая из растения пресноватую терпкую влагу.

«Если бы мы и целовались с Витькой, ты бы все равно выжидал в кустах, – подумала она о муже… – Все равно бы не вышел…»

В воротах лагеря на нее ошалело налетел Венька.

– Где твой муж? – выдохнул он ей в лицо.

– Объелся груш, – равнодушно ответила Анна, проходя мимо.

– Я вас, Анна Викторовна, серьезно спрашиваю. – Венька зажал портфель ногами и протирал дрожащими пальцами очки…

Клуб лагеря был уже полон. Старшая пионервожатая бегала из дверей в двери. Ребятишки взбудораженно и шумно галдели. Пунцовый Венька, успевший еще раз обежать вокруг лагеря, нервно винтился вокруг актеров.

– Я так и знал, – шипел он. – В середине сезона. Такое напряженное время!

– Может, без него выкрутимся? – осторожно спросил Валерка.

– Я халтуру гнать не буду! Все, – отрубила Заслуженная. – Скоро уже нас в лагеря пускать не будут. Деньги- то дерем с них, слава богу… – Она поморщилась и отошла в угол.

– Ну, давайте что-нибудь решать…

– Она-то тут при чем? – заступилась Тюлькина. – Она же на месте…

– В конце концов, он помреж…

– Анна, – грохнула из угла Заслуженная, – вот объясни мне, как это можно… Как вы так умеете. – Она подошла близко к ней, и Анна увидела искаженное, искренне недоумевающее, темное ее лицо.

– Бабы, – бросил свой камень Гомолко, – хвостом воду замутят – и в кусты. Мы, мол, тут ни при чем… Отдувайтесь, мужички, нервничайте, топитесь.

– Ну, если наш помреж утопится, – сказала Антонина, разглядывая темно-коричневые ногти на растопыренных тонких руках, – театр много не потеряет…

Венька плакал в углу ширмы, он стоял спиной ко всем, съежившись, как серый, весенний воробушек…

Антонина посмотрела ему в спину, потом вынула зеркальце и, мелкими щипками укладывая челку на лбу, громко сказала:

– А я ее понимаю. Я всегда приветствовала в женщинах порыв. Когда на все наплевать. Все к чертям летит. Ах, как мало женщин на это способно. – Она вздохнула и, все еще глядя на Венькины подростковые лопатки, словно ему выговаривая, добавила: – И если еще учесть, что такой муж, как наш Олег Иванович… Вы, конечно, меня простите, но я бы со столбом схлестнулась. Удивляюсь многотерпению русских женщин…

Заслуженная, напряженно выслушавшая ее, как-то вдруг сразу опустилась, остыла и оскорбленно отошла укладывать в тряпицу свою куклу.

В полном молчании собрали декорацию. Приходила начальница, полная, решительная, возмущалась и грозилась жаловаться. Гомолко ей отвечал, что непременно отыграют. В ближайшие дни. Может, завтра. Может, сегодня вечером. Просто в город не поедут, заночуют в каком-либо лагере, но отыграют…

Венька, потерявший присутствие духа, молчал, прижавшись носом к портфелю, сидел на ящике и хлопал детскими обиженными глазами. Обедать, конечно, не пригласили. Быстро-быстро погрузились и выехали из лагеря. Ребятишки, столпившись у ворот, разочарованно галдели и долго смотрели им вслед.

– Фу, какой кошмар, – выдохнула Заслуженная, как только въехали по дороге в лес, – ой, стыдище.

– Ну, куда? – крикнул шофер, приостанавливая автобус.

– В деревне он, водку пьет, – мрачно подсказал Валерка.

– У меня нет желания гоняться за всеми алкоголиками, – решила за всех Антонина. – Едем в деревню обедать. А там что Бог пошлет. На сытый желудок голова яснее…

Автобус долго тарахтел, потом наконец тронулся.

– Пошла лошадка, – ухнул Валерка.

– Жарища-а! – пожаловалась Тюлькина.

– Вот точно, как псы бродячие, – каркнула над ухом Егорова. – Еще театр называется… – и посмотрела на Валерку.

Такое знакомое, щемящее пронеслось в хриплом сквозняке ее голоса, давнее и больное. Анна обернулась на нее так быстро, что Егорова от неожиданности спросила:

– Что?

– Ничего, – пожала плечами Анна и, обернувшись еще раз, всмотрелась в узкие жесткие глаза соседки, она вспомнила… Фелумена! И голос, прокуренный и хриплый, без интонаций, и то же безразличие в лице, тот же небрежный жест, когда прикуривает сигарету, и густой клубами выдох из яркого накрашенного рта. Только Фелумена полнее и старше.

И из другого времени…

* * *

…Как странно, что тогда они встретились, так инородно врезалась Фелумена в ту кашу, в которой варился Олег. Она приходила ярко накрашенная, полная, в жарких от цвета, тугих трескучих платьях, курила, округляя рот, выдыхала дым, и когда говорила, приходилось оборачиваться на ее хриплый голос, он был так же резок и неожидан, как и смысл ею сказанного. Ее привел кто-то из приятелей Олега, завзятых театралов. Был один из тихих, печальных вечеров после того, как Анна сделала аборт. Этому предшествовали бурные объяснения, уговоры, заявления. Наконец он сказал: «Ты забываешь, что такие вещи одной душою не решаются. В конце концов, нас двое, и мы сошлись на всю жизнь. Почему же ты сейчас, когда я не готов, взваливаешь на меня такую ответственность? Ты просто не веришь в меня. Ты думаешь, я кончился, да? Ты думаешь, что этот балаган с кукольным, это на всю жизнь?!»

Гости пришли, когда Олег был особенно грустен, внимателен и предупредителен. Он не позволил Анне встать с дивана, сам сел на пол рядом, поставил у ног две высокие тонкие рюмки, молча слушал друга, иногда из-под прикрытых ресниц тяжело взглядывал на Фелумену, курившую посреди комнаты, так решительно нарушившую приглушенный сумрак их вечера. К концу вечера приятель Олега напился и, тыкая пальцем на Фелумену, хихикал:

– Видал? А? Ну как?..

– Ничего, ничего, – укладывая его в углу на матрас, деловито бормотал Олег. Он провожал Фелумену за двери, задержался на лестничной площадке. Вернулся задумчивый, замкнутый и долго смотрел в открытое окно на улицу. Потом грустно сказал: – Странно мы устроены. Я вот от природы, в общем-то, холодный. – Потом помолчал и признался до конца: – А вот меня всегда непреодолимо тянуло к таким бабам. – Он кивнул на окно и вздохнул.

Фелумена появилась в их комнате еще. По-хозяйски возникла, окруженная шумом своего голоса, запахом тела и платья. Села на стул посреди комнаты, углов она не признавала, оголив оплывающие жирком колени, курила, говорила громко, хрипло, и только Олегу. Анну она не замечала. Олег ходил вокруг нее, словно принюхиваясь, с изумлением оглядывая открытые, в мелких нависших складочках плечи.