Книга Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков

В районе полудня король решает идти до конца и отдает приказ о наступлении на изначально слабейший русский левый фланг. Первой вперед выдвигается артиллерия и снова начинает обстреливать «красных» в упор. Однако на сей раз русская кавалерия, прежде всего кирасиры под командованием швейцарца Томаса Демику, неожиданно упреждает пруссаков, прорывается к орудиям, выдвинутым вперед, и захватывает часть их. Прусское прикрытие застигнуто врасплох. Батальон, в котором служило много захваченных ранее в плен саксонцев, сдается вместе со знаменами:

Прежде чем мы смогли перезарядить ружья, они (русская кавалерия. — Д. С.) уже окружили нас… Когда они перестроились в эскадроны, а молодой офицер-саксонец закричал, что всех саксонцев оставят в живых, многие бросили оружие, и сопротивление было более невозможно. Русские рубили нас, пока этот офицер не закричал: «Стойте, стойте! Пусть сначала выйдут саксонцы!» Мы все выдали себя за саксонцев, и тем были спасены[362].

Уже приведенные в беспорядок в первой атаке (восточно)прусские и померанские батальоны из корпуса фон Дона охватывает настоящая паника. Они бежали так далеко за линию огня, что их пришлось собирать затем в течение двух дней. О случившейся новой катастрофе в своих рядах Фридрих написал: «Ces b… ont eu une terreur panique dont on n’a pu les faire revenir»[363]. Мстительный король до конца жизни так и не простил бежавших с поля полков: их ветераны были лишены государственных пособий, офицеры долго оставались без производства. Любопытно, что, по мнению наблюдателей, причиной бегства была не трусость, а правовая коллизия. Многие из бежавших составляли уроженцы Восточной Пруссии — земель, находившихся после присяги под скипетром русской императрицы (№ 116). В письмах самих восточных пруссаков (№ 113, 114) прямых свидетельств этому нет, однако и они подтверждают: «Король имеет многих егеров, которыя и того недостоины, чтоб они на один час Его хлеб ели. Кои напред сего весма прославились, те ныне превеликим позорищем были» (№ 114).

Несомненно, что восточнопрусским подданным приходилось действовать с оглядкой на новые реалии своей родины. Будь то комплименты, отпускаемые в письмах российской армии в опасении цензуры (№ 113), или эпизод, когда у капеллана Теге, захваченного в плен, пруссаки хотят отобрать лошадь. Он грозит последствиями семье того, кто собирается это сделать, находящейся в Кенигсберге, — и добивается своего[364]. Лояльность официального Кенигсберга тем более очевидна: например, по деятельному участию местной прессы в «битве после битвы» за право приписать победу при Цорндорфе русским[365].

Король лично пытается поправить дело. Вероятно, здесь, а не в первой атаке русских случился эпизод, запечатленный на канонической картине Карла Рёхлинга 1904 г. и неизменно присутствующий в каждом описании Цорндорфской битвы: Фридрих II бросается навстречу бегущим войскам и, схватив полковое знамя, пытается воодушевить их на бранный подвиг.

Endlich komt der König mit Cavallerie gejaget, und nim[m]t einem Fahnenjuncker vom Berlinischen Wurtembergischen Regiment die Fahne aus der Hand und ruffet: Meine Söhne wer ein ehrliches Preußisches Hertze hat der folge mir[366].

Илл. 1. Карл Рёхлинг. Фридрих Великий в битве при Цорндорфе

Более или менее достоверен на картине Рёхлинга передний план. Фанен-юнкер, надо думать, опешил не столько от неожиданности, сколько от непринужденной легкости, с которой щуплый король одной левой (правой помахивает шпагой) держит полковой стяг (тогда как князь Андрей, как мы помним, «едва удерживал в руках тяжелое знамя»). Ну да Бог с ним. Ибо с задним планом все еще менее очевидно. Несмотря на размахивающего с энтузиазмом треуголкой принца Морица (справа), в действительности королевский порыв солдатские массы, мягко говоря, не поддержали. Английский посланник сэр Эндрю Митчелл описывает происходившее так:

Около часа пополудни я встретил прусского короля в районе центра в первой линии, где принц Мориц Дессауский во главе нескольких полков поздравил его с викторией: я почел это достаточным основанием поздравить его с победной удачей, что и сделал. Он любезно принял мои комплименты, но затем, пока мы ехали верхом друг подле друга, прошептал с величайшим хладнокровием «Mon ami, les affaires vont bien mal à la gauche, je vais y mettre ordre mais ne me suivez point»[367]. И он действительно отправился туда, самолично схватил знамя, чтобы подбодрить пехоту, которая была в величайшем смятении; но все бесполезно, на них (солдат. — Д. С.) это не подействовало[368].

Послеполуденный нарратив покрыт такой же непробиваемой коркой традиции, как эпизод с атакой Зейдлица. Насколько далеко зашло дело при этой второй контратаке русских на самом деле, можно опять-таки заподозрить разве что из реконструкции по обрывкам случайных свидетельств. Промотаем пленку вперед: только что встреченный нами принц Мориц Ангальт-Дессауский через полгода после Цорндорфа в битве при Хохкирхе (Гохкирхене) осенью 1758 г. тяжело ранен и попадает в плен к австрийцам. Здесь принца навестил бывший «благочестивый лейтенант» его полка, вышедший в отставку Карл фон Пейстель. Принц Мориц делился с ним тяжелыми впечатлениями от морального состояния прусской армии, в том числе сказавшимися в Цорндорфский день:

О, Господь прогневался на нас, потому что мы перестали надеяться на него […] Взять это недавнее дело с русскими: три раза мы были отброшены, король намеревался было уже отвести войска. Но я сказал: «Ваше Величество, так не годится, Вы должны надеяться на Бога, а не только на отвагу Ваших храбрецов. Господь поможет!» Тогда я взял две бригады, еще раз ударил на неприятеля, и мы разбили его и удержали поле за собой[369].