Книга Долиной смертной тени - Дмитрий Володихин

– Кология? Уазис? Это… это…

– Я проще скажу: здесь плохо, но здесь лучше, чем где бы то ни было на планете.

– А.

– Я как раз тогда у вас поселился. Как наблюдатель, но еще и как обычный местный житель. Поселок Слоу Уотер – самый крупный на Плато. 400 человек. И только у вас есть какие-то начатки организации. Вероятно, когда-нибудь станете столицей… если, конечно, додумаетесь возродить государство в полный рост. И если хватит силы, упорства, терпения…

Вот это да, я подумал. Четыреста человек! Как много. Откуда столько? На Холме – чуть меньше, чем у нас. За Трубой всего полтора десятка, наверное. А на Болотах и где Сноу-роуд проходит, по пятнадцати человек точно не наберется. Вот. Может, в Центре их много развелось? Да, в Центре всегда много народу было, там дома получше. Четыреста человек! Толпища какая!

– …Наши поговорили с мэром Поселка, дали зерно, кое-какие инструменты. И что же? Инструменты на разнообразную домашнюю ерунду перевели, из зерна самогон сварили. Тьфу, мать твою! Разгильдяи. Тогда мы стали давать еду за определенную работу: расчистили улицу – получили, отремонтировали здание – получили, наладили связь, как следует, – получили, водонапорную башню в порядок привели – получили. Когда сами догадаетесь посевами заняться, будем каждому дистрикту давать зерно по отдельности. Кто попросит – тем дадим, не откажем. А на бражку разбазаривать… – тут он несколько русских слов сказал, я их не знаю —…и бездельников просто так кормить никто не станет. Тут, на Плато, кроме вас еще дюжина маленьких поселков. Тысяча человек. Всех их накормить – очень дорогое удовольствие. Допустим, Терра на это пойдет. Но только до поры, до времени. Вы себя сами должны кормить, обувать, одевать. Последние восемь лет на Совершенстве такая свистопляска творилась, Господи спаси и помилуй! Люди разучились работать. Мало того, если один начинает работать, трое стремятся его обворовать или ограбить… Так быть не должно. Ну да ничего… со временем все наладится. Вы же сами все и наладите!

Он так долго говорил, я половину не понял, а самое начало уже забыл. Я только понял, что он хороший, что он плохого никому не хочет. Может, он прав. Вот. Только как мы все тут исправим, я не знаю. Ужасно плохо тут.

– Огородник, почему вы сами тут все не поправите? Умный один был человек, Лудаш, он говорил: «Вот, у нас должен быть прогресс. А никакого прогресса нет, есть одно дерьмо собачье». Это он про всякую технику говорил, про другое житье… Ну, как раньше. Чего вы не дадите нам прогресс?

– Как раньше? – он усмехнулся, головой помотал… собаки так головами мотали, если им надо было от воды отряхнуться. Когда были собаки.

– Раньше у вас тоже порядочный балаган был… Ладно, прости меня, это я зря. Не о том речь. Мы многое можем дать, но никто нас об этом не просит.

– Я не пойму тебя никак.

– Да ничего сложного, Капрал! – опять у него голос стал такой… такой… как когда мы в дозоре стояли… в общем, хочется все сразу так сделать, как ему нужно.

Однако, Огородник ужасный голос опять упрятал.

– Ничего сложного… Что у нас просили поселковые власти? Продовольствия. Это раз. Медикаментов. Это два. Чистой воды. Это три. Еще Капитан – умница, светлая голова! – визиры наблюдения захотел получить. Это четыре. Мы все дали. Наладить кое-какую технику помогли. Еще мэр и его ребята оружие у нас просили – от людаков с быкунами. Оружия мы не дали и не дадим, иначе друг друга перестреляете. Кроме того, я посмотрел ваш арсенал. Поселок вполне способен справиться с любой угрозой. Хоть с Равнины, хоть откуда угодно. Это уж ты мне поверь, я как профессионал заявляю. У вас тут такого собрано! Никакого недостатка в оружии и боеприпасах нет, есть даже избыток…

Точно-точно как Капитан Огородник заговорил. Чем-то они похожи, да. А про «арсинал» я не понял. И про «профсионал» я тоже не понял. Остальное все понял. «Продовольствие» – это еда, только длиннее гораздо. А «медименты» – это чем лечат, такое слово я и раньше слышал.

– …Больше у нас ничего не просили. Никто не пришел и не сказал: «Дайте нам прогресс!» Никто не пришел и не сказал: «Переделайте у нас тут все!» Никто не предложил: «Управляйте нами!» И правильно, так не должно быть. Да мы бы и не стали ничего переделывать. Помочь – поможем. А как вам жить, вы же сами и должны разобраться.

– Мы плохо живем, мы грубо живем, Огородник.

– Сами выбираете себе способ жизни, сами его себе обустраиваете. Как обустроите, так и будете жить. Воля ваша. Вы же не литоморфовые заготовки, не бессмысленные болванки, а люди! Никто у вас свободу выбора отбирать не вправе, она дана свыше… Терранцы никогда к вам не полезут. И я лично «прогрессом» у вас заниматься не стану, не мое дело. Сейчас я простой житель Поселка, на самом низу. И, стало быть, могу изменить у вас не больше, чем любой другой житель Поселка.

Пока он говорил, я всю еду уже съел, какая у меня была. Вкусно! Сколько лет я огурцов не ел? Ой-ой! И чеснок тоже не ел очень давно.

Я смотрю-смотрю, что-то не так у Огородника. Нет, не так что-то у него. На лице. Точно! Ожоги у него маленькие-маленькие, а пластыря нет совсем.

– Ты зачем пластырь снял, Огородник?

– Это не я. Заходила Ханна, мы с ней мило побеседовали, она над моей рожей поколдовала… Сказала, еще заглянет. Какое-то покраснение ей не нравится… Она у вас молодец. Ловко лечит.

Ханна-то да, молодец, я подумал. Только чего она сюда, к Огороднику зачастила? Может, Огородник понравился ей? Может она… это… задружиться хочет? Вот.

Я ничего не сказал.

Смотрю-смотрю опять на него. А он еще не доел, говорил много потому что.

– Я тебя, Огородник, точно помню, только забыл. Я тебя раньше видел.

Он доел, рот утер, руки утер, помолчал. Потом отвечает мне:

– Конечно, видел. Меня кое-кто в Поселке знает, но болтать им не велено. Говорил ведь: я живу здесь как обычный поселковый человек. Обычный, и точка! Вижу, если тебе не сказать, ты сам вспомнишь и языком молоть примешься…

– Я языком молоть не примусь.

– Хорошо. Хорошо… В общем, брат, помалкивай. – Тут вынает Огородник денежку из белого металла и мне ее бросает.

Я ее хвать-хвать, а мимо. Но все-таки денежку я локтем к штанине прижал, не упала до конца. Беру, смотрю, чего за денежка такая. Тяжеленькая. Надписей много. Разными языками написаны они. Вот испанский, я его знал самую малость, но теперь забыл. А это русский что ли? Дурацкие до чего у них буковки! Но я ничего Огороднику не сказал. Хотят – пускай своими дурацкими буковками пишут, вместо нормальных. Тоже ведь люди, а не болванки. Как хотят, пускай так и пишут. Вот. А это… это…

Ай-ай!

Это ж рожа Огородникова! На денежке! Точно! Только помоложе и красивая. И нос не перебит. Огороднику нос перебило, когда он на мину нарвался. Говорили же ему – не ходи за Парком… Нет, сунулся. Это когда было? Когда на Выселках женщина от радиации померла, очень она мучилась, все ногти у ней вылезли… Еще весной мне рассказали про женщину. Вроде, Таракан рассказал, а может, Протез… Но рожа на денежке точно его, Огородника. Никакой ошибки быть не может.