Книга Выжить в лесу Междумирья - Александр Либих

– Гут! Прекрасно! – кивнул заметно вспотевший директор, потом его маленькие глазки спросили секретаршу: «Ну и что мне с ним делать?» – «Нет, но ты же сам захотел его увидеть!» – «Солнышко, при чем здесь я?» – «А что ведьме от него надо?» – «Не знаю, никаких проблесков!»

– Простите, Ирочка, – сказал вдруг Михаил Петрович, – я только сейчас заметил, какие у вас сегодня потрясающие духи! Наверное, французские?

– Сомневаюсь, что французские! – фыркнула секретарша.

Директор задумчиво разглядывал гостя. Тот был русоволос, худощав, сорока с небольшим лет от роду. Нос у него был толстый, красный, в пупырышках, один глаз смотрел прямо, другой воровато косил. Понятно, почему на проходной завода Михаила Петровича часто останавливали, заставляли глубоко подышать и тщательно обыскивали, не догадываясь, что имеют дело с человеком принципиальным и фантастически честным.

– Вы сегодня отдыхаете или во вторую смену работаете? – спросил директор.

– Нет, мы же лодыри, по субботам обычно не работаем, – осмелился пошутить Михаил Петрович.

– А мы каждую субботу пашем, – с некоторым удивлением сказал Сергей Юрьевич, – но ничего, втянулись… У вас-то как вообще, жизнь, здоровье?

– Спасибо… Диссертацию перечитал и опять три ошибки нашел. К счастью, ее пока не опубликовали, а то не представляю, как бы я людям в глаза смотрел.

– Можно я вам солнцезащитные очки подарю? Мне помогают.

Сергей Юрьевич выдвинул верхний ящик стола.

– Филолог, ты стекла вставлять умеешь? – спросила Ирина странным, незнакомым, но волшебно прекрасным голосом.

Михаил Петрович повернул голову и замер.

– Подожди-ка, не шевелись, – сказала крылатая женщина и прищурилась.

У Михаила Петровича косой глаз подергался, из него выкатилось несколько слезинок, и вдруг он начал смотреть прямо.

– Это, – неуверенно сказал директор, – у меня на затылке маленькая бородавка…

– Без проблем, – ответила фея, – думаю, о цене мы договоримся.

– Михаил Петрович, и вы еще сомневаетесь! – Директор метался по кабинету, размахивая руками и качая головой. – Первый раз в жизни я пожалел, что женат! Прости меня, любимая!

– Не надо давить на Михаила Петровича! – возразила Ирина.

Фея кивнула:

– Что ты психуешь, купец? С какого боку здесь твоя любимая?

– Прости меня, Юленька! Моя звездочка!

– Тебе со мной улететь хочется? – догадалась фея.

– Да! Из этого дурдома!

– Сергей Юрьевич, не улетайте! – В глазах Ирины были мольба и отчаянье. – Не бросайте… звездочку, она будет ужасно плакать!

– Успокойся, останется Сергей Юрьевич со звездочкой и друзьями, – пообещала фея. – Зачем мне в лесу купец?

– Я тоже могу… научился бы вставлять стекла, перекапывать сад и поле, доить козу и обманывать пчел, вдыхая воздух свободы!

Ирина перевела дух и опять заулыбалась.

– Насколько я понимаю, Михаил Петрович приглашен в замок госпожи феи для ответственной филологической работы. В саду и на пасеке он будет с присущей ему добросовестностью, однако не спеша копаться, чтобы голова отдохнула и не болела.

– Не хочу обманывать пчел, – заупрямился Михаил Петрович.

– Не надо, они будут рады с тобой познакомиться, – ответила фея, – иначе мне придется ими заняться, а они меня знают.

Директор перестал бегать по кабинету и обнял Михаила Петровича.

– Страшно завидую, душа моя рыдает, но поздравляю искренне, по-братски!

– Михаил Петрович еще не согласился, – напомнила Ирина.

– Разумеется, если женщина куда-то зовет, то нельзя бежать сломя голову, – одобрительно сказала фея, – следует все взвесить, со всех сторон оценить и обдумать.

– Тук-тук! – донесся из приемной уверенный, бодрый голос, и, постучав пару раз кулаком по двери, в кабинет вошел Джеймс.

Увидев крылатую женщину, он скрестил руки на груди – теперь рубашка не могла скрыть его могучие бицепсы. Он беззастенчиво разглядывал незнакомку.

– Сестренка господина штамповщика? Приходи в понедельник одна и без этих пошлых крыльев – обещаю, что твоя протянутая рука не останется пустой.

Ради Ирины директор сдержался и не зарычал.

– Кисонька, покажи Джеймсу твой фикус!

Двери за бухгалтером и секретаршей мягко закрылись, но потом раздался сильный хлопок – вряд ли Ирина могла так звонко поцеловать Джеймса, скорее всего, он получил по физиономии.

Раскрасневшийся Михаил Петрович, почему-то шатаясь, подошел к фее.

– Простите меня, я жалкий, ничтожный человек… но я убью оскорбившего вас негодяя, или пусть он меня убьет!

Михаил Петрович направился было к дверям, но Сергей Юрьевич вновь обнял его.

– Благородный, великодушный брат мой, простите этого дурака! Мы с Ирочкой заставим его извиниться!

– Заставлять не надо, – возразила фея. – Пожалуй, возьму его к себе на перевоспитание.

– Простите, – растерялся Сергей Юрьевич, – как же Ирочка?

– Ее тоже возьму, если она без него жить не может.

– Но… как же вы вчетвером, стекла и все остальное поместитесь на ковре-самолете?

– Наверное, мы с Ириной и Михаилом Петровичем чем-нибудь стекла укроем и на них сядем, а Джеймс много места не займет.

Михаил Петрович сидел между двумя молодыми красивыми женщинами. Ирина испуганно прижималась к нему, жмуря глаза. Порой любопытство оказывалось сильнее страха, и девушка открывала один глазик, но обычно только наполовину – и тотчас, тихо ойкнув, закрывала его.

У феи глаза открывались еще реже и тоже ненадолго. Обняв обеими руками правую руку Михаила Петровича и положив голову на его плечо, она посапывала и шептала что-то непонятное на незнакомом, мягком языке, похожем на журчание ручья.

Джеймса не было видно, его тонкий скулеж время от времени доносился откуда-то со стороны Ирины. Девушка, стараясь не стучать зубками, повторяла:

– Не бойся, мой маленький, все нормально!

У Михаила Петровича кружилась голова, его подташнивало, потому что ковер-самолет летел не прямо и ровно, а будто бы плыл по волнам, к тому же иногда по неизвестной причине заваливался то на одну, то на другую сторону.

Дождь давно прекратился, и Михаилу Петровичу хотелось снять промокшую фуражку, которая давила на голову, однако обе руки находились в плену у прекрасных соседок. Именно это, а отнюдь не все остальное, было для Михаила Петровича по-настоящему ошеломляющим: даже в молодости он, мягко выражаясь, не пользовался популярностью у женщин и уж, во всяком случае, никогда не был нарасхват.

Пытаясь забыть о своих руках, он начал с внимательностью ученого анализировать поведение ковра-самолета. Почему тот сначала летел быстро и уверенно? Что случилось потом? Дождь прекратился?.. Нет, выкрутасы начались, когда дождь еще лил вовсю. Усталость?.. Можно представить, потому что груз был немалым.