Книга Я заберу тебя с собой - Никколо Амманити

— Садись! — Итало положил руки ей на плечи и пихал ее к земле, пытаясь заставить согнуть ноги.

— Нет-нет-нет, не хочу! — сопротивлялась Алима.

— Тихо! Тихо! Садись! — Итало не сдавался и пытался одновременно и вскарабкаться женщине на плечи, и заставить ее присесть. — Садись! — Убедившись, что это не действует, он принялся умолять: — Прошу тебя, Алима! Ты должна мне помочь. Иначе мне конец. Я должен следить за школой. Меня уволят. Меня выгонят. Пожалуйста, помоги мне…

Алима фыркнула и на мгновение расслабилась. Итало быстро этим воспользовался, толкнул ее вниз и одним махом, чего сложно было ожидать при его массе, влез ей на плечи.

Когда он взгромоздился ей на плечи, они превратились в уродливого великана. С кривыми черными ножками. Туловищем, напоминавшим по форме бутылку кока-колы. Четырьмя руками и маленькой круглой, как шар для боулинга, головой.

Алима под тяжестью в сто с лишним килограммов не могла управлять своими движениями и шаталась то вправо, то влево, а Итало сверху качался вперед-назад, как ковбой на родео.

— Охххх! Оххххох! Куда ты? Так мы упадем. Ворота там. Иди прямо. Поворачивай! Поворачивай! — пытался направлять ее Итало.

— Я не… могу…

— Так мы упадем! Вперед! Вперед! ИДИ, ЧЕРТ ТЕБЯ ВОЗЬМИ!

— Не получа… Слезай. Сле…

Алима попала ногой в ямку и сломала каблук. На мгновение она замерла, пытаясь удержаться, сделала пару шагов, окончательно потеряла равновесие и рухнула. Итало полетел вперед и, чтобы не упасть, ухватился обеими руками за шевелюру Алимы, как за гриву разгоряченного жеребца.

Что оказалось весьма опрометчиво.

Итало плюхнулся лицом в грязь, разинув рот и сжимая в руках парик.

Алима прыгала, схватившись за голову: вместе с париком он выдрал у нее изрядное количество волос. Увидев наконец, что он лежит неподвижно, лицом в луже, подскочила к нему.

— Итало! Итало! — Она перевернула его на спину. — Что с тобой? Ты не умер?

Все лицо Итало было покрыто слоем грязи. Он открыл рот и начал отплевываться, потом открыл глаза и, проворно поднявшись на ноги, побежал к машине.

— Нет, я не умер. А вот сардинцы — покойники.

Он открыл дверцу, снял машину с ручного тормоза и стал толкать к воротам. Влез на капот, а потом на крышу. Схватился за верх решетки. И попытался перелезть.

Безуспешно. У него ничего не получалось. Руки оказались слабоваты, не хватало силы подтянуться.

Стиснув зубы, он сделал еще одну попытку.

Никак.

Он побагровел, сердце бешено бухало в ушах.

«Сейчас тебя хватит инфаркт и ты свалишься отсюда и помрешь, как последний кретин, погеройствовать решил».

И если рациональная, осторожная часть его сознания говорила ему, что надо бросить эту затею, сесть в машину и поехать в полицию, то другая, принадлежавшая упрямому ослу, требовала не сдаваться и попробовать снова.

На этот раз, вместо того чтобы подтягиваться на руках, Итало с трудом задрал повыше свою больную ногу и поставил ее на край стены. Теперь было полегче. Никто никогда бы не подумал, что он способен на такое усилие. Он подтянулся и вскоре переполз на крышу своего домика.

Полежал немного, распластавшись, приходя в себя, переводя дух и ожидая, когда сердце, колотившееся как сумасшедшее, сбавит обороты.

Спуститься было куда проще. Старая деревянная лестница, служившая для сбора черешни, стояла у стены дома.

По ту сторону ворот Алима сидела на капоте машины, скрестив руки на груди и пыхтя.

— Садись в машину. Я скоро.

Итало проник в дом, не зажигая света. Прошел через гостиную, вытянув руки вперед, и не заметил сундука, который использовал как стол, когда смотрел телевизор. И со всей силы влетел в угол здоровым коленом. В глазах потемнело. Он перетерпел боль, ругнулся сквозь зубы и мужественно направился к старому шкафу, открыл створки и как сумасшедший стал рыться в чистом белье, пока не ощутил под пальцами успокаивающий холод стали.

Закаленной стали его двуствольной беретты.

— Ну, теперь поглядим… Чертовы сардинцы. Поглядим. Я сейчас вас выпру на ваш остров. Выпру как миленьких.

И он заковылял, прихрамывая, в сторону школы.

25

ПАЛМЬЕРИ ЗАСУНЬ СВОИ КАСЕТЫ СЕБЕ В ЗАД

Огромные красные буквы занимали всю дальнюю стену класса технических средств обучения. Буквы, кривые, как артритные пальцы, наезжали одна на другую, одной и вовсе не хватало, но послание было понятным, совершенно недвусмысленным.

Пьерини написал эту фразу, теперь настала очередь остальных.

— Ну! Чего ждете? Пока день настанет? Пишите! — Он принялся подначивать Баччи: — Чего стоишь столбом, толстяк? Мозги растерял или, может, боишься?

На лице Баччи было то же безнадежное выражение, какое появлялось всякий раз, когда мать вела его к стоматологу.

— Да что на вас на всех нашло?! Пишите что-нибудь! Отупели что ли? — Пьерини подтолкнул Баччи к стене.

Баччи встрепенулся, словно хотел что-то сказать, но потом нарисовал жирную свастику.

— Хорошо! Прекрасно. А ты, Ронка, чего ждешь?

Ронка не заставил себя упрашивать, тут же взял баллончик и принялся за работу:

ДИРЕКТОР СОСЕТ У ЗАМДИРЕКТОРА

Пьерини одобрил.

— Классно, Ронка. Теперь твоя очередь. — Он подошел к Пьетро.

Пьетро опустил глаза и уставился на носки своих тапок, ком в горле вырос до размеров батона. Баллончик с краской он перекладывал из руки в руку, словно тот был горячим.

Пьерини ударил его по затылку:

— Ну что, Говнюк?

Пьетро не шевельнулся.

Он ударил его еще раз:

— Ну?

«Не хочу».

— Ну?

Этот удар был уже посильнее.

— Не… не хочу… — выдавил наконец Пьетро.

— Это еще что такое? — Пьерини, казалось, не удивился.

— Не…

— С чего вдруг?

— Не хочу и все. Не буду…

Что ему может сделать Пьерини? Самое серьезное — сломать ногу, или нос, или руку. Но не убьет же.

«А ты уверен?»

Это не страшнее, чем тогда, когда он, еще маленьким, упал с крыши трактора и сломал ногу в двух местах. Или когда отец поколотил его за то, что он сломал его отвертку. «Кто тебе разрешил, а? Кто тебе разрешил? Сейчас я тебе покажу, как брать чужое». Он отлупил Пьетро выбивалкой для одежды. И Пьетро целую неделю не мог сидеть. Но все прошло…

«Ну, избейте меня уже и отстаньте».

Ему хотелось упасть на пол. И свернуться, как еж. «Я готов». Пусть вздуют его, пусть пинают ногами, но он ни единой буквы не напишет на этой стене.