Книга Цена нелюбви - Лайонел Шрайвер

Второй курс антибиотиков избавил меня от мастита. Примирившись с окончательным переходом Кевина на «формулу», я сделала все, чтобы мое молоко иссякло, и, оставив на передовой Шивон, вернулась той осенью в НОК. Какое облегчение я находила в красивой одежде, быстром движении, взрослых разговорах не на повышенных тонах, в том, чтобы говорить другим, что делать, и заставлять их это делать. Упиваясь казавшейся раньше будничной работой, я упрекала себя за то, что приписывала крохотному существу такие дурные мотивы, как вбивание клина между тобой и мной. Я просто была больна. Адаптация к нашей новой жизни оказалась труднее, чем я ожидала. Восстановив силы и обрадовавшись возвращению прежней фигуры, я решила, что самое худшее позади, и сделала мысленную заметку выразить сочувствие, когда впервые забеременеет одна из моих подруг.

По возвращении домой я часто приглашала Шивон выпить со мной чашечку кофе и с наслаждением беседовала с женщиной раза в два моложе меня, может, не столько потому, что стиралась грань между поколениями, но и просто чтобы с кем-то поговорить. Я делилась сокровенным с Шивон, потому что не делилась с мужем.

— Вы, наверное, отчаянно хотели Кевина, — как-то сказала Шивон. — Посещать прекрасные места, встречаться с удивительными людьми и получать деньги за это удовольствие! Не могу представить, как вы отказались от всего этого.

— Я не отказалась. Через годик я вернусь к обычной жизни.

Шивон помешала свой кофе.

— Франклин это одобрит?

— Он должен это одобрить.

— Но он как-то упоминал... — ей сразу стало неловко оттого, что она проболталась, — будто с вашими длительными отъездами вроде бы... покончено.

— Я, наверное, создала неверное впечатление, рассказывая об усталости, об отсутствии свежего белья, о забастовках во Франции.

— О да, — сказала она грустно. Вряд ли Шивон намеревалась посеять раздор между нами, хотя видела, что тучи сгущаются. — Наверное, ему было одиноко, когда вы уезжали. А теперь, если вы снова начнете путешествовать, ему придется одному присматривать за крошкой Кевином, когда меня здесь не будет. Конечно, в Америке некоторые отцы сидят дома, когда мамы работают?

— Американцы все разные. Франклин не такой.

— Но вы управляете целой компанией. Конечно, вы могли бы позволить себе...

— Только в финансовом отношении. Мужчине и так непросто, когда о его жене пишут в «Форчун», а он всего лишь ищет места для рекламы.

— Франклин сказал, что вы путешествовали по пять месяцев в году.

Я тяжело вздохнула.

— Очевидно, придется сократить поездки.

— Вы знаете, с Кевином надо держать ухо востро. Он... сложный ребенок. Иногда они это перерастают. — Шивон явно собралась с духом. — Иногда нет.

Ты думал, что Шивон привязалась к нашему сыну, но я толковала ее чувства как преданность мне и тебе. Она редко говорила о Кевине иначе чем в смысле материально-технического обеспечения. Новый набор бутылочек простерилизован; иссякает запас одноразовых подгузников. Подобное отношение явно не сочеталось с ее эмоциональностью. (Правда, однажды она заметила: «У него такие глаза... бусинки». Она нервно рассмеялась и уточнила: «Я хотела сказать — пронзительные». — «Да, они нервируют, не так ли?»

— ответила я как можно равнодушнее.) Однако Шивон восхищалась мной и тобой. Ее очаровывала свобода нашей работы, и, несмотря на евангелический роман с «семейными ценностями», она была явно обескуражена тем, что мы сознательно испортили эту головокружительную свободу, связав себя по рукам и ногам ребенком. И может быть, наш пример давал ей надежду на собственное будущее. Нам было под сорок, но мы слушали «Карз» и Джо Джексона; она не одобряла сквернословие, но ей, пожалуй, нравилось, что почти сорокалетняя чудачка называет сомнительную инструкцию по уходу за детьми чушью собачьей. Мы же, со своей стороны, хорошо ей платили и приноравливались к ее церковным обязательствам. Я дарила ей необычные подарки вроде шелкового шарфа из Таиланда, которым она восторгалась так, что мне стало неловко. Она считала тебя безумно красивым, восхищалась твоей крепкой фигурой и белокурыми волосами. Я задавалась вопросом, не влюблена ли она в тебя чуть-чуть.

Имея все причины полагать, что Шивон довольна работой у нас, я через несколько месяцев с удивлением заметила, что она стала выглядеть изможденной. Я знала, что ирландцы плохо стареют, но даже для ее тонкокожего народа она была еще слишком молода для таких глубоких морщин на лбу. Теперь, когда я при - ходила домой, она бывала раздраженной. Однажды я просто удивилась, что у нас опять закончилось детское питание, на что она огрызнулась: «Так ведь не все попадает ему в рот!» Она тут же извинилась и даже всплакнула, но не стала ничего объяснять. Все труднее становилось соблазнить ее чашечкой кофе, как будто она стремилась как можно скорее покинуть наш лофт, и я была совершенно ошеломлена ее реакцией, когда предложила ей переехать к нам. Ты помнишь, что я предлагала отгородить тот мало используемый уголок и сделать отдельный санузел. Я имела в виду нечто более просторное, чем каморка в Ист-Виллидж, которую она делила с распущенной, пьющей, неверующей и, в общем, неприятной ей официанткой. Я бы не стала уменьшать ее жалованье, так что она очень много сэкономила бы на аренде. Однако перспектива жить вместе с нами повергла ее в ужас. Ее уверения о невозможности разорвать договор об аренде лачуги на авеню Си звучали как, ну, чушь собачья.

А потом Шивон стала пропускать работу по болезни. Сначала раз-два в месяц, но вскоре уже звонила не меньше раза в неделю, ссылаясь то на больное горло, то на расстройство желудка. Она выглядела отвратительно; наверняка плохо ела, так как ее кукольные формы сменились болезненной хрупкостью, что в сочетании с ирландской бледностью придавало ей сходство с эксгумированным трупом. Поэтому я не спешила обвинять ее в притворстве. Я осторожно спросила, не возникли ли у нее проблемы с парнем или с родными в Кэррикфергюсе, не тоскует ли она по Северной Ирландии. «Тоскую по Северной Ирландии, — скривилась она, — шутите?» И я вдруг осознала, что сама она стала шутить очень редко.

Ее неожиданные выходные причиняли мне огромное неудобство, поскольку, согласно новой логике наших отношений — твое зыбкое положение свободного художника против очевидной незыблемости моего поста хозяйки компании, — именно я оставалась дома. Мне не только приходилось переносить совещания или проводить их по многосторонней телефонной связи, но каждый лишний день, проведенный с нашим драгоценным сыночком, нарушал мое хрупкое внутреннее равновесие. К вечеру я не только проникалась неослабным ужасом Кевина перед собственным существованием, я становилась, по выражению нашей няни, чокнутой. И только с помощью этого невыносимого лишнего дня в неделю мы с Шивон — сначала молчаливо — начали понимать друг друга.

Очевидно, дети Господа должны принимать его чудесные дары без раздражения, ибо сверхъестественное терпение Шивон явно поддерживалось лишь катехизисом. Никакая лесть не могла вырвать из нее причину того, что приковывало ее к постели каждую пятницу, и я попыталась пожаловаться сама.