Книга Первый, случайный, единственный - Анна Берсенева

– Что это вы такие все благостные? Чай пьете… А похмелиться? – напомнила Полина. – Давай, Темка, доставай закусь!

Она всегда смеялась над идиллиями и не упускала случая внести в них нотку здорового ехидства. Сейчас ей было весело, и ехидство поэтому казалось особенно уместным.

Похмеляться ей вообще-то не хотелось, а хотелось только попить минералочки, потому что во рту сушило после ночного возлияния. Но, несмотря на папин протест, она все-таки выпила рюмку водки, настоянной на ореховых перегородках – уж дразниться, так по полной программе! – закусила селедкой под шубой, заодно плюхнув огромный майонезно-свекольный пласт и на Артемову тарелку, во мгновение ока проглотила кусок умопомрачительного маминого холодца и три пирожка с капустой.

– Что это ты ешь как не в себя? – удивилась мама и тут же спохватилась: – Ты кушай, Полиночка, кушай, еще пирожок возьми! Те, что круглые, те с мясом, а треугольные с рыбой. Наконец-то аппетит у тебя прорезался!

«И правда, – удивилась и Полина, – давно мне так есть не хотелось. Хорошо, что наготовили много, еще дня три можно доедать, тем более я же только под утро до стола дорвалась».

И тут она наконец вспомнила, как провела эту новогоднюю ночь, и чуть не поперхнулась пирожком.

– Ну? – спросила Полина, сжимая в руке отломанную от замка крутелочку.

– Что – ну?

– Ничего. Входи, раз явился.

Она отступила от порога, и гость вошел в квартиру. То есть не гость, а хозяин… Сказать, что Полина была ему не рада, значило ничего не сказать.

Но он, судя по всему, о ее радости и не беспокоился – не здороваясь, не раздеваясь и не снимая обуви, прошел в комнату. Свет при этом в комнате не зажегся, и в темноте что-то с грохотом упало. Наверное, этот никем не жданный хозяин сшиб легкий рукодельный столик, под столешницей которого вместо ниток и иголок всегда, сколько Полина себя помнила, хранились бабушкины и дедушкины любовные письма…

И тут ей стало так жалко этого столика, который он походя сшиб, и так противно стало оттого, что это все-таки произошло – в их гарсоньерке будет жить какой-то чужой, совершенно всему здесь чужой человек, – что она чуть не заплакала. Хотя чего столик-то было жалеть, мебель-то, слава Богу, не продана.

В сердцах захлопнув входную дверь, она тоже вошла в комнату и зажгла свет.

Гость-хозяин сидел на кровати, поставив между грязными сапогами какой-то нелепый допотопный чемодан, и смотрел на хозяйку-гостью так безучастно, как будто она была неодушевленным предметом. Столик и в самом деле лежал на полу, перевязанная выцветшей лентой пачка писем валялась рядом с откинувшейся столешницей.

– Сапоги снимать надо, когда в дом входишь, – зло бросила Полина, поднимая упавший столик. – Хотя чего тебе о полах беспокоиться, ты тут все равно сразу евроремонт забацаешь… И на кровати нечего рассиживаться, покрывало, между прочим, перуанское, ручной работы, не про тебя!

В его глазах не появилось ни капли обиды или хотя бы недоумения. Он молча поднялся с кровати и остался стоять посередине комнаты, словно ожидая, что Полина сейчас уберет покрывало и можно будет сесть снова. Но покрывало она убирать, конечно, не стала. Что ему потом, прямо на постель разрешить усесться, что ли? Вот в этом идиотском грязно-желто-белом кожухе?

– На стул садись, – буркнула она. – Кресло узкое, ты в него не поместишься.

Он снял кожух и сел не на легкое ореховое креслице, а на стул рядом с письменным столом – тоже бабушкиным, широким, красного дерева, за которым Юра так любил сидеть за полночь над своими медицинскими записями… Все здесь было родное, полное воспоминаний, только этот огромного роста тип был чужим и потому враждебным.

Если бы не этот рост, Полина его, пожалуй, и не узнала бы. Главным образом из-за кошмарной бороды, которую он зачем-то отрастил и которая делала его похожим на Бармалея. Голова у него была рыжая – во всяком случае, раньше, не зря же они с котом были поэтому тезками, – а борода почему-то оказалась черная и до того густая, что половины лица вообще не было видно под нею.

«Как у старовера какого», – хмыкнула про себя Полина, а вслух сказала:

– Ты другого времени не мог выбрать, чтобы во владение недвижимостью вступать? Новый год через полчаса! Тебе что, податься некуда было? – И, не дождавшись ответа, заявила: – Ну и торчи тут, как шкаф, раз больше делать нечего!

Она крутнулась на пятке, скрипнув по паркету галошей на красном валенке, и, не глядя больше на шкафообразного товарища, выбежала в прихожую.

И только тут сообразила, что гордо покинуть квартиру ей не удастся.

Дверному замку было лет тридцать, не меньше. Это был хороший накладной замок – кажется, он назывался английским, но бабушка привезла его из Берлина, когда ездила туда на кинофестиваль. Бабушка Эмилия вообще все необходимое, как она это называла, для человеческой жизни старалась привозить из-за границы, куда как известный киновед ездила довольно часто, особенно по сравнению с обычным советским человеком, который дальше Эстонии на Запад вообще не выезжал.

Но, видно, и надежный берлинский замок когда-нибудь должен был все-таки сломаться. Непонятно только, почему это неизбежное событие должно было произойти именно в последние полчаса перед Новым годом и почему он должен был сломаться так, чтобы его вообще невозможно было открыть.

Полина приставила к замку отломанную крутелочку и постучала по ней ладонью, чтобы она как-нибудь прилепилась на место. Крутелочка прилепляться не желала. Тогда Полина включила не только верхний свет, но и узкую длинную лампу над зеркалом, присмотрелась к замку повнимательнее и убедилась в том, что без крутелочки отпереть его невозможно.

Сердито стукнув по двери кулаком, она вернулась в комнату и потребовала:

– Пошли, поможешь дверь открыть. Должна же от тебя быть хоть какая-нибудь польза.

Бородатый товарищ поднялся со стула и, опять же слова не говоря, вышел вслед за Полиной в прихожую. Там он наконец нарушил молчание:

– Дай отвертку, если есть.

Есть ли в гарсоньерке отвертка, Полина понятия не имела, и очень могло оказаться, что всякие полезные инструменты имеются только в родительской квартире. Но время поджимало, поэтому она мгновенно распахнула все, что распахивалось, выдвинула все, что выдвигалось, и обнаружила отвертку в ящичке под телевизором вместе с иголками, нитками и ножницами. Ножницы она тоже на всякий случай вынесла в прихожую.

Впрочем, не помогли и они. Поковырявшись в замке минуты три, товарищ объявил:

– Стержень внутри сломался, отверткой его не повернуть. Надо замок менять.

– Что же мне теперь, тут сидеть, пока хозяин замок не соизволит поменять?! – ахнула Полина и сердито спросила: – Ну можешь ты хоть что-нибудь сделать?

– Могу дверь выбить.

Он пожал широченными плечами, и Полина рассердилась еще больше.