Книга Сила трех - Нора Робертс

Она направилась к штанге, но по дороге провела кончиком пальца по его руке.

— Угу… Вспотел? Я тоже. — Рипли прильнула к нему. — Интересно, соскользнем ли мы друг с друга, если займемся любовью, не сходя с этого места? — с улыбкой спросила она.

Если бы от головы Мака не отхлынула кровь, он бы заметил опасный блеск ее глаз. Но даже самый умный мужчина забывает обо всем, когда о него трется грудью сексуальная женщина, переполненная желанием.

— Дай мне поставить штангу на место, пока я не уронил ее на пол, — с трудом вымолвил он.

— Люблю длинные мускулы. — Она пощупала его бицепсы. — Длинные… тугие… ни капли жира.

Штанга звякнула о рогульки, как молот о наковальню. Мак запустил руку в волосы Рипли, привлек ее к себе и прижался губами к ее рту.

Локоть Рипли угодил ему прямо под ложечку.

— Пошел вон!

Мак закашлялся. Только так его легкие могли втянуть в себя воздух.

— Какого черта? — Он был слишком ошеломлен, чтобы чувствовать гнев, слишком занят восстановлением дыхания и только хлопал ресницами, видя ее внезапно изменившееся выражение лица.

— Думаешь, я хочу, чтобы ты ко мне прикасался? Он восстановил дыхание и стал яростно растирать живот.

— Да.

— Так вот, ты ошибаешься. Будешь знать, как обманывать меня с другой женщиной!

— О чем ты говоришь, черт побери?

— Не строй из себя невинную овечку. Конечно, ты можешь притвориться, что забываешь об одной женщине, когда начинаешь ухлестывать за другой, но это чересчур даже для рассеянного профессора!

— Кто? Что?

Рипли сжала кулаки и чуть не набросилась на него. Соблазн был очень велик.

— Ты этого не стоишь! — рявкнула она, стремительно развернулась и пошла в женскую раздевалку.

Там Рипли со злости пнула стенку и бессильно привалилась к шкафчику. Она снимала спортивный лифчик, когда в комнату влетел Мак.

— Вон отсюда, — велела она. — Иначе я арестую тебя за непристойное поведение.

Но Мак не послушался. Наоборот, подошел и остановился рядом.

— Ты должна объяснить случившееся.

— Ничего я тебе не должна. И не надейся.

— Если ты думаешь, что со мной можно кокетничать, дразнить до потери пульса, а потом бить кулаком в живот, то…

— Это был удар локтем. И я никогда в жизни не кокетничала.

— Еще как. Ты просто мастер по этой части, но я хочу знать, что случилось?

— Я не люблю обманщиков и хитрецов. Не люблю мужчин, которые спят с несколькими женщинами одновременно, а особенно тех, кто пытается включить в этот список и меня.

— На этом острове я ни с кем не спал. И даже ни с кем не встречался.

— Тогда в перечень нужно добавить слова «не люблю лжецов».

Он решительно взял ее за локти и оторвал от пола.

— Я не лгу. И не вздумай испытать на мне свою магию.

Она открыла рот, но тут же и закрыла, не найдя, что сказать. Когда Рипли наконец заговорила, ее тон был ледяным:

— Убери руки.

Мак отпустил ее и сделал шаг назад.

— Я прямо сказал, что ты интересуешь меня как женщина. Это означает, что в данный момент другие женщины меня не интересуют. И никого я не обманывал. У меня нет такой привычки.

— Ты купил бутылку французского вина и провел вечер, ухаживая за Майей.

— С чего ты это взяла, черт побери? — Взволнованный Мак пригладил руками волосы. — Я ходил к Майе обедать, но это касается только меня. Она — одна из главных причин, которые привели меня сюда. Это профессиональный интерес. Не буду скрывать, она мне очень нравится. Но я не спал с ней и даже не думал об этом.

— Вот и отлично. — Рипли, почувствовавшая себя последней дурой еще до того, как Мак отпустил ее, отвернулась к шкафчику. — Ты прав. Это касается только тебя.

— Ты ревнуешь. — Он сделал паузу, как будто хотел собраться с мыслями или справиться с гневом. — Теперь, когда я немного успокоился, могу сказать, что это весьма и весьма лестно для меня.

Она стремительно повернулась.

— Я вовсе не ревную!

— Повтори в уме эту сцену, — посоветовал Бук, ткнув пальцем в сторону зала. — И подумай… Ладно, я пошел мыть голову. Советую и тебе сделать то же самое.

Он ушел, хлопнув дверью.

* * *

Была только одна вещь, которую Рипли ненавидела больше, чем чувство вины. Это был стыд. А поскольку отходчивостью она не отличалась, существовал только один способ справиться с собой.

Она купалась в гневе, наслаждалась тем, как он бурлит в ее крови, и отчаянно пыталась восстановить способность ясно мыслить.

Досада грызла ее весь день, и это было к лучшему. У Рипли хватило сил разобрать залежи бумаг на участке и убрать помещение, хотя очередь была Зака. Потом Рипли совершила пеший обход острова, но не успокоилась и поэтому вызвалась еще раз объехать его на машине вместо брата.

Она лезла во все дыры, надеясь, что что-то случится.

Но поскольку ничего не случилось, после возвращения домой она целый час выколачивала пыль из боксерской груши.

А потом в ней начал просыпаться здравый смысл. Рипли ненавидела, когда это случалось. Внутри образовывалась трещина, через которую она с болезненной ясностью видела собственное поведение.

Она сваляла дурака, и это было очень обидно. Она совершила ошибку, и это было еще обиднее. Чувствуя себя последней идиоткой, расстроенная Рипли пробралась на кухню, когда там никого не было, и съела три булочки с шоколадным кремом.

Ей не верилось, что можно впасть в такое состояние из-за мужчины. Нет, это, конечно, не ревность, решила она, размышляя, не съесть ли четвертую булочку. Тут он ошибся. Но ее реакция была неадекватной. Совершенно неадекватной.

«А я, — подумала она, когда ощущение собственной глупости стало сменяться ощущением вины, — обошлась с ним скверно».

Она ведь действительно дразнила его. Рипли не уважала женщин, которые пользовались сексом как оружием или взяткой. А тут она сама применила обольщение в качестве приманки и способа мести одновременно. Ужасно.

Это ее не красило.

Воспоминание о сцене в спортивном зале заставило ее съесть булочку номер четыре.

Даже если Мак проявлял интерес к Майе — что, скорее всего, ей просто почудилось, — он был свободным человеком. Пара поцелуев, которыми они обменялись, самое обычное дело. Это вовсе не обязывало его хранить верность Рипли.

Лично она считала, что если человек откусил одно пирожное, то он должен сначала доесть его, а уж потом приниматься за второе.

Но это к делу не относилось.