Книга Государственная Девственница - Надежда Первухина

И тут меня осенило.

– Ндунги,- медленно произнес я,- как ты со своей божественной точки зрения считаешь, дружба - это святое дело?

– Еще бы! - прогудел розовый слон.- Друзья, да еще такие, кто не устает подкреплять свою дружбу обильными возлияниями, всегда находятся под моим особым покровительством.

– Ага,- сказал я.- Так вот. Знаешь, боже Ндунги, есть у меня хороший и верный друг. Сколько мы с ним совершили тех самых обильных возлияний - даже и вспомнить невозможно. Одна печаль - друг мой сейчас очень далеко от меня. А если бы он был здесь, уж как-нибудь исхитрился меня вытащить и из этой ямы, и из этой ситуации. Пошли ему весть от меня, а, Ндунги?

– Толково,- похвалил меня розовый слон.- А далеко друг?

– Очень далеко. Страна такая есть - Россия. Слыхал?

– Я слыхал,- добавился в этот сюрреалистический спектакль еще один голос. Только этот голос был какой-то склизкий, болезненный и зеленый, если можно так сказать о голосе. От такого голоса у меня сразу голова заболела, прямо как с похмелья.

– Камратий! - воскликнул бог Ндунги.- А ты-то откуда знаешь о России?

Тут я имел счастье воочию лицезреть неизменного соратника бога Ндунги - бога похмельных сожалений Камратия.

– В России много пьют,- сказал Камратий.- Но пьют неумело, отчего про многих допившихся до зеленых змей говорят, что к ним пожаловал Камратий.

– Кондратий,- машинально поправил я из своей ямы. У меня появилось стойкое ощущение, что в ближайшие часы скучно и одиноко мне не будет. Если у моего узилища толпится уже трое местных богов, это о чем-то говорит.

– Вот-вот, и я говорю - Камратий,- согласился зеленый змей.- Но мы сейчас не об этом. Скажи, смертный, страдающий в яме забвения, ты хочешь, чтобы мой брат Ндунги связался с твоим русским другом и передал ему твои мольбы о помощи?

– Совершенно верно! - воодушевился я.- Найдите человека по имени Викентий Вересаев, он в Москве живет, я сейчас адресок продиктую…

– Вот наивный,- отмахнулся Ндунги.- Будем мы его по адресу искать, как же! Ты нам лучше особые его приметы назови.

Я призадумался. Потом вспомнил.

– Особая примета у него только одна. Его Царь Алулу, да воссияет он и да потопчет, частью своей царско-небожительной силы наградил. Так что я готов поставить ящик водки на то, что Викентий теперь занимается колдовством или на крайний случай целительством, кошмарно разбогател, зазнался и потому совершенно забыл о своем лучшем друге, который в данную минуту загнивает на дне гнусной африканской ямы!

– Нытик,- презрительно отнеслась ко мне богиня Ар.

– Зараза,- без должного благоговения парировал я.

– Ладно,- встрял в эту нравственную дискуссию бог Ндунги.- Я тут вот что подумал… Выполню я твою просьбу, Степан, иначе именуемый Этано. Силой своего небожительного могущества я найду твоего друга и отправлю ему весть о твоих страданиях.

– Акачиков будешь посылать? - со знанием дела поинтересовался у Ндунги Камратий.

– А то кого же? Ох, правда, обойдутся они мне недешево! Где Африка и где Россия…

– Акачиков в этой ситуации недостаточно,- прозвенел хрустальным фужером новый голос.

Четвертый! Четвертый небожитель присоединился к компании, толпящейся у моей многострадальной ямы.

Точнее, небожительница. Стройна, смугла, вся сверкает золотой пудрой, и бритая голова ее украшена тяжелой короной из алмазов. О, Манюнюэль, богиня сладострастия! Только тебя мне тут и не хватало! Я же почти месяц в яме! Мне женщины даже уж и сниться перестали!

– О Манюнюэль, пощади несчастного заключенного! - взмолился я.- Вытащи меня из этой ямы! Я тебе новый храм построю!

– Пощадить я тебя могу,- мелодично, как полифония телефона «Сименс», отвечала благословенная Манюнюэль.- А вот вытащить не могу, не небожителей это дело. Лучше я подумаю вместе с Ндунги, как нам поскорее сюда друга твоего из далекой страны России доставить.

И она, более не обращая на меня внимания, заговорила с розовым слоном о том, что акачики нынче плохо уродились - значит, их явно недостаточно будет для того, чтобы подать весть моему другу Викентию,- что для проведения сей сложной операции нужно обязательно найти какую-то подходящую душу. И желательно, чтобы это была душа женщины… Словом, началась обычная их божественная трепотня. Поначалу я вслушивался в гомон небожительных голосов, решающих мою горькую судьбу, а потом перестал. Ар возражала Манюнюэль, Камратий препирался с Ндунги, Ндунги угрожал Ар, Манюнюэль за что-то допекала Камратия… В конце концов мне стало представляться, что это не небожители, а просто четыре разнокалиберные мухи жужжат где-то высоко у меня над головой, и я понял, что сплю.

…Проснулся же я оттого, что кто-то весьма ощутимо колол меня в бок.

– Эй! - возмутился я спросонья.- Что вам еще надо от бедного заключенного? Или вы принесли мне наконец мою тюремную баланду?!

Я встал и глянул вверх. Богов у края моей ямы уже не было. Вместо них на меня мрачно пялился Тонтон Макут в компании двух громил, явно только вчера спустившихся с местных пальм. Один из этих громил тыкал наконечником длиннющего копья прямо в мой страстотерпческий бок.

– Привет, Тонтошка! - махнул я вялой рукой, заодно другой отпихивая упрямое копье.- Как поживаешь? Как рога? На гипоталамус не давят?

Колдун игнорировал слабые потуги моего остроумия. Он указал на меня и велел громилам:

– Вытащите его оттуда. Осторожно.

Ого! Алулу из Непопираемой земли вернулся, или что-то в джунглях сдохло, что меня решили-таки вытащить из этой ямы?!

Громилы опустили в яму нечто вроде здоровенной корзинки на веревках, сплетенных из лиан. Я понял, что мне предстоит стать содержимым этой корзинки (вот кошмар! Везде у этого племени то девственницы, то корзинки, никакого прогрессивного разнообразия!), и немного занервничал.

– Эй, Тонтошка! - крикнул я.- Надеюсь, это не для того, чтобы зажарить меня в честь очередного праздника урожая?!

Колдун царственно молчал. Громилы качнули корзинку, ее край больно стукнул меня по плечу. Видимо, таким образом мне давали понять, что дальнейшее промедление крайне негативно отразится на моем физическом и душевном здоровье.

– Спокойно, ребята. Я уже лезу.

С этими словами я влез в корзинку и прощальным взором окинул стены своего узилища. Ну что, вперед, навстречу свободе?

Однако с какой радости меня решили вдруг освободить?!

Здешние небожители посодействовали или?…

Однако, едва я из корзинки выгрузился на твердую землю, обозрел окрестности, издал восторженный вопль, приветствуя сладкий воздух, яркое солнце и свежесть близстоящих пальм,- вопросы разом вылетели у меня из головы. Почему меня освободили - не важно! Главное - я не в яме! Я снова вижу свет! И только последний подлец и человеконенавистник осудит меня за то, что я минут пять испускал бешеные йодли на тему «Да здравствует свобода»! А заодно и станцевал революционную джигу, символизирующую избавление человека от гнета… Не важно, чьего гнета. Важно, что человек - свободен! Вот он я!