Книга Обреченное королевство - Брэндон Сандерсон

— Нет. Но вы подходили друг другу по характеру. После того, как я перестала ненавидеть ее, я решила, что мы, все четверо, можем стать достаточно близки. Но ты был так сух со мной…

— Я не мог позволить себе… расслабиться, чтобы ты не подумала, будто я все еще интересуюсь тобой. — Последнюю часть фразы он сказал с неловкостью. Разве сейчас он не занимается именно этим? Расслабляется?

Навани посмотрела на него.

— Опять.

— Что?

— Чувство вины. Далинар, ты — удивительный, честнейший человек, но ты слишком склонен к самокопанию.

Вина? Самокопание?

— Я никогда не смотрел на это таким образом.

Она широко улыбнулась.

— Что? — спросил он.

— Ты действительно честный человек, не правда ли, Далинар?

— Я стараюсь им быть, — сказал Далинар и оглянулся. — Хотя природа нашей связи мне представляется видом лжи.

— Мы не лжем никому. Пускай они думают — или придумывают — что хотят.

— Наверно, ты права.

— Как обычно. — Какое-то время она молчала. — Ты сожалеешь, что мы…

— Нет, — резко сказал Далинар, удивившись страстности собственного протеста. — Нет, — более мягко сказал он. — Я ни о чем не сожалею, Навани. Я не знаю, что будет дальше, но я не отпущу тебя.

Навани остановилась рядом с порослью небольших, размером с кулак, каменных почек, их длинные лозы высовывались наружу, как зеленые языки. Они росли плотным букетом на большом овальном камне, рядом с тропинкой.

— Сколько ни проси, ты не перестанешь чувствовать себя виноватым, — сказала Навани. — Но по меньшей мере ты можешь хоть чуть-чуть отпустить поводья?

— Не уверен. Особенно сейчас. Но мне трудно объяснить почему.

— Может быть, попытаешься? Для меня?

— Я… Хорошо, я — человек крайностей, Навани. Я обнаружил это еще юношей. Со временем я сообразил, что могу управлять своими эмоциями только посвятив жизнь чему-нибудь — или кому-нибудь. Первым был Гавилар. Сейчас это Кодекс и учение Нохадона. Это способы, которыми я держу себя в узде. Или как огонь за оградой, которая сдерживает и управляет им.

Он глубоко вздохнул.

— Я — слабый человек, Навани. На самом деле. Если я дам себе разогнаться, то снесу все на своем пути. Все эти годы, после смерти Гавилара, я следовал Кодексу, и он сдерживал меня. Но если на моей броне возникнут даже маленькие трещины, я опять стану тем, кем был. Человеком, которым я не хочу становиться.

Человеком, который обдумывал убийство брата ради трона — и ради женщины, на которой женился брат. Он не мог, не осмелился рассказать, что настолько страстно желал ее и едва не осуществил свой план.

В тот день Далинар поклялся, что никогда не займет трон. Один из кусков его доспехов. Сможет ли он объяснить, что она ненароком взломала всю его броню? Что так трудно примирить давно горевшую в нем любовь с наконец настигшей его виной в том, что он давным-давно отдал ее брату?

— Ты не слабый человек, Далинар, — сказала Навани.

— Ошибаешься. Но слабость может прикинуться силой, если ее как следует связать, как трус может стать героем, если бежать некуда.

— Но в книге Гавилара нет ничего, что бы не разрешало нам быть вместе. Только глупая традиция…

— Нет, так нельзя, — сказал Далинар. — Но, пожалуйста, не волнуйся; я буду волноваться за нас обоих. Я найду способ выполнить эту работу, и я прошу тебя меня понять. Потребуется время. И я расстраиваюсь не из-за тебя, но из-за положения, в которое мы попали.

— Я считаю, что могу принять это. Предполагая, что ты сможешь жить, не обращая внимания на слухи, которые уже пошли.

— Не первые, которые порочат меня, — сказал он. — Я все меньше думаю о них и все больше об Элокаре. Как мы сможем объяснить ему?

— Очень сомневаюсь, что он даже заметит, — фыркнула Навани, возобновляя прогулку. Далинар пошел за ней. — Он поглощен мыслями о паршенди и — время от времени — о том, что кто-то в лагере пытается убить его.

— Слухи могут наложиться на них, — сказал Далинар. — Например, он может решить, что мы двое устроили против него заговор.

— Но он…

Снизу загремели горны. Далинар и Навани остановились, чтобы послушать.

— Отец Штормов, — сказал Далинар. — Скального демона видели на самой Башне. Плато Садеаса. — Далинар почувствовал прилив возбуждения. — Кронпринцам еще никогда не удавалось добыть там гемсердце. Если мы вместе преуспеем, это будет настоящая победа.

Навани озабоченно посмотрела на него.

— Далинар, мы нуждаемся в нем для нашего дела, ты прав. Но держи его на расстоянии вытянутой руки.

— Пожелай мне ветра удачи. — Он потянулся к ней, но остановил себя. Что он собирается сделать? Обнять ее на глазах у всех. Слухи побегут как огонь по бассейну с маслом. Он еще не готов. Он только поклонился и поторопился приказать ответить на призыв горнов и приготовить его Доспехи Осколков.

И только на полпути вниз до него дошли ее слова. Он даже остановился. Она сказала «мы нуждаемся в нем для нашего дела».

И в чем их дело? Он сомневался, что Навани это знает. Но она уже начала думать о них двоих, как о команде, работающей вместе.

И он тоже.

* * *

Прозвучали рога, чистый и прекрасный звук, означающий, что сражение близко. На складе леса началась суматоха. Посыпались приказы. Сегодня будет атакована Башня — то самое место, где, благодаря усилиям Каладина, Садеас потерпел поражение.

Самое большое из плато. Самое завидное.

Мостовики побежали за жилетами. Плотники и подмастерья шарахались с их дороги. Матал выкрикивал приказ за приказом; бег с мостом был единственным временем, когда он командовал без Хашаль. Бригадиры орали бригадам построиться.

Ветер безжалостно стегал воздух, неся по небу щепки и сухую траву. Кричали люди, звенели колокольчики. И через этот хаос шагал Четвертый Мост с Каладином во главе. Но, несмотря на спешку, солдаты останавливались, мостовики раскрывали рот, плотники и подмастерья замирали на месте.

Тридцать пять человек шли ровным шагом в ржаво-оранжевых доспехах, умело подогнанных Лейтеном к кожаным курткам и шапкам. Руки защищали наручи, ноги — наголенники. Шлемы были сделаны из нескольких разных кусков и украшены — по настоянию Лейтена — рубцами и выступами, похожими на края ракушки или крошечные рога. По всем остальным доспехам шел узор в виде зубчиков, похожих на зубцы пилы. Его нарисовал Безухий Джакс, где-то раздобыв синюю и белую краски.

Каждый бригадник Четвертого Моста нес деревянный щит с прикрепленными к ним — на этот раз крепко — красными костями паршенди. По большей части ребра, покрытые спиральными узорами. Кое-кто прикрепил к щиту еще и пальцы, которые громко стучали, другие добавили к шлемам несколько острых ребер, которые выглядели клыками или мандибулами.