Книга Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Порой обращение интеллигенции в «сторонников» новой власти происходило словно само собой. После Октября «лозунг “грабь награбленное”… продолжал действовать, к большому смущению правительства».

Всевозможные «общественные организации» торопились «обобществить» собственность «помещиков и буржуазии». Так, в январе 1918 г. окрестные крестьяне решили отобрать землю и инвентарь у Воронежского сельскохозяйственного института. Хотя его сотрудники были настроены отнюдь не большевистски, они все же обратились с жалобой в местный ВРК. Результат превзошел все ожидания: власти не только решили этот спор в пользу аграрников, но и погасили задолженность по зарплате и предложили ученым избрать своих представителей в губернский отдел народного образования. Ученые, среди которых был и широко известный позднее историк-аграрник П.Н. Першин, поспешили признать Советскую власть.

Для многих представителей культуры решающую роль сыграло то, что большевики представляли хоть какую-то, но власть. Даже великие князья ходатайствовали перед Луначарским о сохранении художественных ценностей, находящихся в их дворцах. Академики А.П. Карпинский, В.А. Стеклов и С.Ф. Ольденбург, судя по всему, поддались на уговоры Луначарского, обещавшего сохранение университетской автономии.

Известный химик ген. В.Н. Ипатьев был убежденным монархистом, а потому не поддержал даже Временное правительство. Но он призывал своих коллег в Химическом комитете не прерывать своей деятельности после Октября, полагая, что военный не может останавливать своей деятельности во время войны. Подобную точку зрения он отстаивал и на заседании Физико-математического отделения Академии наук. По его мнению, интеллигенция не имела права вступать в оппозицию к правительству, стремящемуся восстановить сильную государственность. Большевики со своей стороны оказали ученому-монархисту экстраординарное доверие. Академик-лингвист Н.Я. Марр, подписавший в свое время протест против большевиков, со временем не только начал сотрудничать с ними, но и вступил в их партию.

Со многими научными учреждениями было и того проще. Весной 1918 г. большевики начали субсидировать созданную в 1915 г. по инициативе В.И. Вернадского Комиссию по изучению естественных производительных сил страны (КЕПС). В рамках ее было решено воссоздать Государственный оптический институт (ГОИ). 18 октября 1918 г. ГАУ, во главе которого уже стояло большевистское руководство, запросило кредиты у СНК на восстановление оптической промышленности. 15 ноября возглавлявший Государственный оптический институт (ГОИ) Д.С. Рождественский получил запрос от Высшего совета народного хозяйства о возможностях производства биноклей для Красной армии. Рождественский, социалист по убеждениям, не только ответил положительно, но и нарисовал радужные перспективы развития всей оптической промышленности, управляемой научным коллегиальным органом. Первое штатное расписание института, составленное в голодном обезлюдевшем Петрограде весной 1919 г., включало в себя 35 специалистов.

Интеллигенция продолжала жить иллюзиями, так или иначе связанными с возрождением традиционной государственности. Московская лига федералистов, к которой имел отношение П.А. Кропоткин, теоретизировала над «задачей воссоединения в том или ином виде разодранного тела России». Ее члены критически относились к старому «неудачному» административному делению империи и соответственно склонны были оправдывать существующую ситуацию «первоначального распада». Большевистским «федералистам» подобные взгляды были только на руку.

Многие интеллигенты по привычке держались веры в «спасительную» — неважно какую — власть. «Пусть Ленин все равно какой, мне нужен в Ленине человек убежденный, честный, сильный», — признавался М. Пришвин. Именно вера и решительность большевиков обезоруживала тех, кто вроде бы должен был восстать против них. Характерно, что наиболее дезориентированными и беспомощными в ноябре 1917 г. смотрелись те, кого совсем недавно принято было считать «опорой старого режима» — высшие сановники, аристократия, великие князья. Некоторые из последних «целыми днями играли в клубе», «сами выстаивали в хвостах за хлебом, наслаждаясь разговорами “улицы”». Старая Россия уходила в прошлое. Людям творчества, особенно из числа преуспевших, оставалось лишь, подобно Шаляпину, утешать себя тем, что «в том соединении глупости и жестокости, Содома и Навуходоносора, каким является советский режим», есть нечто «подлинно российское» — «наше родное уродство».

Если к людям творческим большевики поначалу отнеслись довольно терпимо, то Декрет о земле, а затем и закон о ее социализации стали прологом к полной ликвидации основ предпринимательской деятельности. Затем последовало Положение о рабочем контроле, принятое 14(27) ноября 1917 г. Этот акт не просто поставил в правовые рамки деятельность фабрично-заводских комитетов по осуществлению контроля «над производством, куплей, продажей продуктов и сырых материалов, хранением их, а также над финансовой стороной предприятия». Он превратил институт рабочего контроля в мощный аргумент в пользу «пролетарского» характера власти.

Однако предприятия могли пользоваться относительной свободой хозяйственной деятельности. На практике рабочий контроль над производством не означал прямого вмешательства в производственный процесс, руководителями которого в качестве «буржуазных специалистов» зачастую оставались прежние владельцы. При этом сохранялась прежняя система управления предприятиями, в силе оставалось право владения акциями и получение дивидендов, старой администрации выплачивалось жалованье.

Зимой 1917 — весной 1918 г. было принято три постановления фундаментального характера, которые вместе с законом о социализации земли по сути дела запустили механизм коренной перестройки хозяйственной жизни.

Согласно декрету СНК о национализации банков, принятому 14(27) декабря 1917 г., банковское дело монополизировалось государством, все кредитные заведения объединялись с Государственным банком. При этом большевистское правительство поспешило заявить о полном обеспечении интересов мелких вкладчиков (что, однако, не было сделано). За этим декретом последовала серия регламентирующих постановлений: о ревизии стальных ящиков в банках, о временном прекращении платежей по купонам и дивидендам, об аннулировании государственных займов, о конфискации акционерных капиталов бывших частных банков.

Второй декрет общего характера «О национализации торгового флота» был принят 23 января (5 февраля) 1918 г. Теперь все внешние и внутренние грузопассажирские перевозки по водным путям могли осуществляться только под контролем новой власти в лице соответствующих комиссаров. В результате бывшие хозяева и управленцы по сути дела превращались в государственных служащих по найму.

Третьим актом стал декрет о национализации внешней торговли от 22 апреля 1918 г. Согласно закону все «торговые сделки по покупке и продаже всякого рода продуктов (добывающей, обрабатывающей промышленности, сельского хозяйства и пр.) с иностранными государствами и отдельными предприятиями за границей» должны были производиться «от лица Российской республики специально на то уполномоченными органами».

В результате большевики создали почву для национализации всех отраслей народного хозяйства. Если в первые месяцы процесс огосударствления носил хаотичный характер, то к весне 1918 г., т. е. к моменту выхода советской России из войны, он приобрел черты последовательной и целенаправленной политики преобразования хозяйственной системы страны.