Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

горделивая, надменная, красивая, с яркой мечтой, с обогреваемой будущностью, то теперь волочусь, опустив голову, хоть и молода вроде, а все в прошлом… Под нашей грушей я всегда останавливаюсь. Как мне тяжело теперь под ней стоять! Обломалась не только моя, но и твоя жизнь. А ты ведь всегда был моей опорой… Как я ненавижу Докуевых, как я их презираю! Сейчас вовсе разжирели… Ну да ладно, Бог с ними, лучше их не вспоминать.

Арзо, теперь ты бы меня не узнал, я постарела, одрябла, стала некрасивой, и это к лучшему, ведь говорится – не родись красивой, а родись счастливой. И еще, больше нет моих пышных волос, из-за болезни я их дважды обривала, и на удивление они уже на сантиметр-два отросли.

А теперь о главном. Недавно во второй раз привозили в Ники-Хита твоего сына – Висита. Если бы ты знал, какой это славный ребенок, просто прелесть! Весь в тебя! Такой же беленький, курчавый. Удивительно! Это вылитый ты в миниатюре, и характер тоже твой – требовательно-капризный, но добрый, и улыбка твоя – щедрая, простодушная, озаряющая мир. Дай Бог ему долгих, благословенных лет жизни!

В этом плане, тебе Арзо повезло, ты счастливый человек, у тебя есть сын.

Арзо, я никогда тебе не писала длинных писем, а ныне все изменилось. Кто бы мог подумать? Теперь я первой пошла на контакт, исписала столько листков. Это признак упадка, моя гордость сломлена, я обыкновенная жеро. Однако Арзо, я очень хочу, чтобы ты, именно ты, а не кто-либо другой, знал, что я перед Богом и людьми чиста и честна.

Понимают это люди или нет, я не знаю, главное, чтобы ты этому верил и в этом никогда не сомневался.

Будешь ли ты отвечать на это письмо или нет – твое дело, ты как никогда передо мной волен. Только есть у меня к тебе одна очень деликатная просьба. Поэтому, если честно, и пишу, поэтому пошла на унижение (если это унижение?).

Твоя бывшая жена, говорят, уезжает в Москву продолжать учебу. А Висита, как потеплеет, на все лето привезут в Ники-Хита. Можно я буду за ним присматривать это время? Ведь у Кемсы много дел, да и не здорова она; жена Лорсы со своими детьми еле управляется, так что это было бы всем удобно и приятно.

Если посчитаешь должным отвечать, то пиши на главпочтамт, до востребования (в селе много сплетен).

Извини за многословность. Береги себя, следи за здоровьем.

12.03.1990 г. Полла».

По мере прочтения письма, лицо Арзо омрачилось. Скорбь, печаль и одиночество любимого человека были ему близки. Он понимал, что это письмо – очередное признание в любви Поллы, и ныне, после стольких скандалов с замужествами она, ясное дело, отстраняется от Арзо но, увидев маленького Самбиева, не смогла не ухватиться за него, перенеся всю любовь, нежность и тепло на него, на маленького Висита.

Хоть и знает Арзо Поллу досконально, тем не менее что-то новое сквозит в этом послании, чересчур дерганной кажется мысль, даже почерк. Раньше письма Поллы были лаконичными, ясными, четкими, а в этом чувствуется сумбур мыслей, метание души.

Арзо стал медленно перечитывать письмо, вместе с текстом унесся на далекий Кавказ, и тут кто-то грубо, как здесь до этого не смели, постучал в дверь.

– Кто? – встревожился Самбиев.

Еще грубее стук, молчание.

Рассерженный Арзо открыл дверь, а там улыбающийся Ансар. Земляк даже не присел, говорил, что очень торопится. Оказывается, он уже дней десять как прибыл, в район нахлынула масса шабашников со всех концов страны и идет жесткая борьба за объекты строительства и договора.

Пообещав на днях, определившись, заскочить, Ансар быстро уехал, оставив гостинцы с юга: две бутылки дорогого грозненского коньяка – от себя; бараний курдюк, айвовое варенье и письмо – от матери.

Почему-то Арзо не возвратился к прерванному чтению, он вскрыл письмо матери, надеясь найти в нем подсказки. Так оно и оказалось. В конце письма Кемса писала:

«Дорогой Арзо! Недавно во второй раз привозили Висита. Я как раз захворала, и Полла, с приездом ребенка в день по несколько раз наведывавшаяся к нам, предложила поухаживать за ним. Вначале она оставляла его на день, потом на ночь, а после и отдавать не хочет. А когда приехали Букаевы, я ребенка насилу вырвала из ее рук, будто он ее сын.

В тот же день с ней случился припадок, несколько дней она пребывала в угнетенном, подавленном состоянии, потом ожила, заулыбалась, снова к нам зачастила. А как узнала, что ребенок все лето у меня будет, стала просить, потом даже требовать, чтобы я ей его отдала на этот период. Я ей сказала, что у ребенка есть своя мать и подменять ее не надо и бессмысленно, и посоветовала завести своего ребенка. Полла обиделась, надулась и так посмотрела – я ее такой никогда не видела, – будто съесть готова, будто я виновата в ее бедах.

Слушай, Арзо, я думала, что знаю Поллу, однако ошиблась; удивляюсь я ей, поражаюсь. Другая бы на ее месте после стольких потрясений согнулась бы, сдалась, а наша Полла – наоборот. Мне кажется, что она еще краше стала, назло всем ходит горделивее, чем раньше, а осанка – осанка королевы. Ты представляешь, идет на свекловичное поле, в калошах, в телогрейке, а поверх нее толстая коса, вдаль устремленный взгляд, и изумительная грациозность, даже надменность.

Видно, из-за этого, а точнее – ее красоты, кружатся вокруг нее парни, как осы у меда, даже совсем молодые да неженатые есть. Кто-то попытался было вновь ее похитить, но Полла поклялась – кто впредь пальцем без ее согласия тронет – зарежет, больше шутить с собой не позволит. И вот сделал ей официально, как положено, один немолодой, но и не старый, лет сорока, вдовец с ребенком-школьником – предложение. Ну все при нем: и уважаем, и обеспечен, и собой хорош: высокий, сильный, красивый. А она – нет и нет. Кто только ни приходил, как ее ни упрашивали, а она – нет.

Видать, мужчина тоже упрямец, пошел он в атаку: мать ее согласна, братья – уже не юноши – согласны, на вечер намечено, что старейшины всей округи приедут уламывать Поллу, и она как раз в полдень ко мне пришла, спрашивает вкрадчиво – как ей поступить?

Я-то знаю, что у нее на уме. Но, все равно, Арзо, видно, не судьба вам вместе быть, да и есть кое-что, что ныне для нас паскудно, словом, посоветовала я