Книга Петр Первый. Проклятый император - Андрей Буровский

Чем старательнее соблюдалась технология сушки и пропитки, тем дольше мог служить корабль. В английском флоте, громившем Наполеона под Трафальгаром в 1806 году, были суда, помнившие времена Петра. Резная наяда, смотревшаяся в окрашенные заревом воды Трафальгарского залива, столетием раньше могла смотреться в воды Белого моря, а долговязый царь варваров осматривал её, похлопывал рукой, стоя в прыгавшей на волнах лодке.

Трудно сказать, как могла сложиться судьба Черноморского флота: его ведь сожгли после 1711 года. А вот судьбу Балтийского флота проследить удается неплохо, и надо отметить — очень мрачная это судьба. Потому что этот флот, построенный без соблюдения технологических правил, примитивнейшим образом гнил. Ведь строили корабли крайне поспешно: «давай–давай!», «время не ждет, чтобы к завтрему были!»

До 1708 года — на Балтике только небольшие фрегаты и гребные суда, и только с 1709–го началось ускоренное строительство флота и Кронштадта. Но до 1714–го строились только 50–пушечные корабли, и пришлось в 1712—1714 годах купить на Западе шестнадцать 50—60–пушечных судов

Правда, в 1713—1714 годах в Архангельске построено из лиственницы семь 52–пушечных судов, но тяготы были такие, что с 1715 года в Архангельске строительство судов было свернуто.

В 1715 году из 20 действующих кораблей 16 были куплены за границей, и все планы постройки регулярно не выполнялись. В 1718–м планировалось построить девять 70–пушечных кораблей и двенадцать 66–пушечных, а реально построили всего один 70–пушечный.

Тем более после смерти Петра строительство кораблей Балтийского флота почти сворачивается. В 1726–м заложен только один 54–пушечный корабль, в 1727—1730 годах новых судов вообще не строят.

При Анне вели дискуссии о кораблях, и было высказано даже мнение: а может быть, парусный флот на Балтике вообще не очень и нужен? Может, оставить там только галеры?

В конце 1731 года было 36 линейных, 12 фрегатов, 2 шнявы — но это все на бумаге. На самом деле только 8 судов из этого флота могли ходить в океане и 13 — в Балтике, близ берегов. В 1741 году флот попросту не смог выйти из гавани навстречу шведскому флоту. В 1742 году — просто не решился выйти из гавани, хотя числом вымпелов шведский флот превосходил.

Дело в том, что средний возраст службы корабля составлял 5 лет, потом суда вульгарным образом гнили. Тем более полупресная вода плохо действует даже на суда, построенные с соблюдением должной технологии. А тут еще при малейшей неисправности вести суда приходилось в Петербург, на совсем пресную воду — в Кронштадте очень слабой была вся ремонтная база, и корабли чуть что вели в столицу.

Строительство же выливалось в такую копеечку, что плавучий гроб из сырого дуба и со сроком службы в пять лет получался как бы отлитым из золота. Ведь ближайшие от Петербурга дубовые леса находятся километров за 600, на Дону и на Волге! Транспортировка стволов страшно дорога, помещики не хотели рубить эти леса, считая их своим ценным достоянием, а если лес все же рубили, не хотели сажать дубы, ничего не понимая в восстановлении лесов.

В результате при Анне приняли программу умеренную — строить корабли на 66 пушек, не больше, но и эту программу «благополучно» позабыли.

Считалось, что необходимо возводить флот по иноземным образцам, слизывать его до деталей с голландского — вот и возводили! Дошло до того, что современные ученые всерьез утверждают: наверное, у русских до Петра не было специального слова для обозначения морского берега! Слово «берег» означало только границу чего–то пресноводного, реки или озера… А то чего бы это в русском флоте XVIII века берег называли голландским словом «кюст» (Быховский И.А. Петровские корабелы. Л., 1982. С. 14).

Черноморский флот возводили там же, где строил его Григорий Иванович Касогов в 1674 году: под Воронежем. Корабли Касогова не были, конечно, кораблями класса голландских или английских фрегатов и бригантин. Это были парусно–гребные суда, галеры и скампавеи, на которых Григорий Иванович перебрасывал войска по рекам до Азовского моря.

Флот Касогова, эскадра в 60 вымпелов, эти задачи выполнил великолепно, перевозя войска под Азов и нанося удары по турецким и татарским крепостям на побережье Крыма. Касогов же внимательно изучил одну особенность течения Дона… Дело в том, что некоторые реки при впадении в море растекаются очень широко, скорость их течения падает, и в устье их глубина меньше, чем на большей части русла. Эта особенность Дона прекрасно была известна и россиянам, и казакам, и туркам. Из–за нее турки никогда не вводили в Дон крупные корабли и, если Азов осаждали, помогали крепости на малых судах или на плоскодонных галерах.

Правительство Московии интересовало — можно ли все–таки вывести из Дона в Азовское море крупные корабли, типа голландских боевых судов или типа каспийского трехмачтового буса. Пётр, когда начал строить флот под Воронежем, точно знал — в Азовское море эти корабли смогут выйти!

Новый Черноморский флот при Петре строили 26 тысяч человек белгородского разряда в 1695 и 1696 годах (Очерки истории СССР. XVII век/Под ред. Н.М. Дружинина. М., 1955. С. 440—441). Балтийский первоначально строили в Архангельске с его старой школой русских корабелов. Какая была помеха в том, чтобы привлечь к строительству флота корабелов из–под Воронежа или из деревень и посадов по берегам Оки, из Астрахани, где строились корабли для Каспия? Что мешало? Кто мешал? А ничего… кроме желания царя.

Но ведь кроме самого «дерева» — кораблей и канатов, флот — это еще и люди, умеющие кораблями управлять, — морские офицеры, специалисты, матросы. Их–то и не было…

Конечно, можно было взять на службу во флот поморов или астраханцев, умеющих водить каспийские бусы в открытом море. Но это, конечно, было бы глубоко неправильно! Нет в Московии «настоящего» флота, настоящий — только за морем…

Флот для новобранца из континентальной губернии, из центра Московской Руси, где никакого моря от веку не видали, был делом совершенно непонятным, а то и попахивающим серой. «Тебя отправят на флот!» — и парень бежит, разбивает голову сопровождающему собственными кандалами и прибивается к разбойникам. Попавшие на флот, даже если не страдали от морской болезни, если не было других проблем, не хотели учиться быть хорошими матросами, и учить их было почти некому. Жизнь на корабле была так непривычна, странна, тоска так страшно схватывала матросов, что они опять же бежали или просто впадали в оцепенение, не желали дальше жить. Начальство воровало страшно, а ведь на кораблях в открытом море, даже на рейде, и не украдешь ничего, и милостыни не у кого просить.

В 1716 году адмирал Девьер писал Петру:

«Здесь мы нажили такую славу, что и в тысячу лет не угаснет. Из сенявинской команды умерло уже около 150 человек, и многих уже бросили в воду в канал, и ныне покойников 12 принесло к дворам, и народ здешний о том жалуется, и министры некоторые мне говорили, и хотят послать к королю».

Как реагировал Пётр? А никак.

Другой адмирал царя Петра, Паддон, в 1717 году из–за гнилого продовольствия всего за месяц потерял 222 новобранца из 500, а остальные