Книга Великие княгини и князья семьи Романовых - Елена Первушина

А пока педагог, кажется, начинает склоняться к тому же мнению, что и его ученик (или это ученик читает мысли педагога?). В 1789 г. Лагарп пишет в очередном отчете Салтыкову: «…но при тех условиях, среди которых он находился до сих пор, трудно было бы ожидать, что упрямство его пройдет, и действительно оно приобрело характер такой несдержанности, что потворствовать ей и терпеть ее более невозможно».

Он жалуется на своего ученика: когда однажды на уроке (речь, кстати, шла о конституционном и самодержавном правлении) Константин отказался ему отвечать, Лаграп велел ему встать в угол. И тогда десятилетний мальчик в ярости… укусил учителя за руку.

Лаграп делает вывод: «Упорство, гнев и насилие побеждаются в частном человеке общественным воспитанием, столкновением с другими людьми, силою общественного мнения и в особенности законами, так что общество не будет потрясено вспышками его страстей; член царской семьи находится в диаметрально противоположных условиях: высокое положение в обществе лишает его высших, равных и друзей; он, чаще всего, встречает в окружающих толпу, созданную для него и подчиняющуюся его капризу. Привыкая действовать под впечатлением минуты, он не замечает даже наносимых им смертельных обид и убежден в том, что оскорбления лиц, подобных ему, забываются обиженными; он не знает, что молчание угнетаемых представляет еще весьма сомнительный признак забвения обид и что, подобно молнии, которая блеснет и нанесет смертельный удар в одно и то же мгновение, – месть оскорбленных людей так же быстра, жестока и неумолима».

В самом деле: мальчик растет, начитает дерзить взрослым. Вот барон Сакен уговаривает Константина почитать. «Не хочу читать, – отвечает великий князь, – и не хочу потому именно, что вижу, как вы, постоянно читая, глупеете день ото дня». Но когда учитель выгоняет его из класса, он пишет покаянную записку: «Господин де-Лагарп! Умоляю вас прочесть мое письмо. Будьте снисходительны ко мне и подумайте, что я могу исправить свои недостатки; я делаю усилие и не буду мальчишкой, ослом, Asinus2 и пропащим молодым человеком. Прошу вас пустить меня прийти учиться… Послушный и верный ваш ученик Константин».

Кажется, он ждет и ищет слов, которые убедят его, что он любим. Даже такой – невоспитанный, неумный, неприлежный, недобродетельный, во всем хуже брата. А учитель заставляет его писать под диктовку покаянные письма: «В 12 лет я ничего не знаю, не умею даже читать. Быть грубым, невежливым, дерзким – вот к чему я стремлюсь. Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет за всю мою жизнь». Если уж всерьез анализировать записи в детских тетрадях, то стоит задаться вопросом, не проскальзывает ли в последней фразе этого покаянного послания то, что современные психологи называют «феноменом сбывшегося пророчества». Не испытывал ли мальчик, написавший ее, подлинное отчаяние подростка, который рано понял, что ему суждено всегда оставаться «на вторых ролях». Ведь даже в сказках, которые Екатерина писала для внуков, царевич Хлор и царевич Февей Красное солнышко – примерные дети и единственные сыновья. Их рождения долго ждали, ему радовались, как чуду. А младшего брата никто не захотел сделать героем сказки. Его, кажется, вовсе не существовало. Впрочем, впадать по временам в отчаяние, искреннее и глубокое, чувствовать себя одиноким и нелюбимым – нормально для подростка. Весь вопрос в том, какие решения относительно самого себя он примет, став взрослым. Сможет ли он полюбить, не зная сам подлинной и безусловной любви.

Впрочем, Павел Петрович – нежный отец. Он называл своих сыновей «мои барашки, мои овечки». Позже Николай будет вспоминать, как в детстве любил наблюдать за тем, как отцу укладывали и пудрили волосы и как тот весело разговаривал с ними. Но Александр и Константин редко виделись с Павлом, а тот часто бывал не в духе из-за непрекращающейся ссоры с Екатериной.

Но вот учеба окончена. Мальчики вступают во взрослую жизнь. Молодым людям в XVIII в. полагалось хулиганить и колобродить, и Константин отдается этой долгожданной вольности с азартом. Кажется, он, отчаявшись стать лучше брата и заслужить столь щедро изливавшуюся на Александра любовь, решил стать «хуже всех». Пусть о нем говорят плохо, но пусть говорят! И о нем заговорили!

После бала у племянника Потемкина, генерал-губернатора Александра Николаевича Самойлова, шокированная Екатерина пишет Салтыкову: «Мне известно бесчинное, бесчестное, непристойное поведение его в доме генерала и прокурора, где он не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им произнесено было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без соблазна, содрогания и омерзения слышать не могли. Сверх того, он со всякою подлостью везде, даже и по улицам, обращается с такой непристойной фамильярностью, что и того и смотрю, что его где ни есть прибьют к стыду и крайней неприятности».

Потом по столице поползли слухи, что Константин не только грубиян, он также и преступник. Позже декабрист Владимир Иванович Штейнгейль вспоминал в автобиографических «Записках»: «Это была самая гнусная история, омрачившая начало царствования Александра. Араужо был придворный ювелир, жена которого славилась красотою. Константин-цесаревич, пленясь ею, чрез посредников сделал ей оскорбительное предложение. Она отвечала явным презрением.

Летом 1803 года, в один день под вечер, за ней приехала карета будто бы от ее больной родственницы. Когда она сошла и села в карету, ее схватили, зажали ей рот и отвезли в Мраморный дворец. Там были приготовлены конногвардейцы…

Она потом отвезена была к своему крыльцу, и когда на звон колокольчика вышли ее принять, кареты уже не было. Несчастная Араужо, бросившись почти без чувств, могла только сказать: „Я обесчещена!“ и умерла. На крик мужа сбежалось множество: свидетельство было огромное! На другой же день весь Петербург узнал об этом. Произошел общий ропот… Константин с того времени получил название „покровителя разврата“». История эта стала широко известна благодаря «Колоколу» Герцена, но до сих пор неясно, произошла ли она на самом деле. Бесспорно одно – репутация у великого князя Константина была хуже некуда.

Фрейлина Варвара Головина, к примеру, отзывалась о Константине так: «У него запальчивый характер, но не гордый; все его поступки носят отпечаток тирании, но лишены энергии. Он дурен своей слабостью и наказывает только тогда, когда чувствует себя более сильным. Его ум производил бы приятное впечатление, если бы можно было забыть про его сердце. Но все-таки у него бывают моменты великодушия; он похож на цикуту, которая одновременно является и лекарством, и ядом».

И его первый брак этой репутации отнюдь не улучшил.

Смотрины

Кого же выбрала Екатерина в невесты второму внуку?

Первое предложение поступило из… Неаполя. Фердинанд I, представитель испанской ветви рода Бурбонов, и его супруга Мария Каролина Австрийская (сестра королевы Франции Марии-Антуанетты) захотели выдать за великого князя Константина одну из своих дочерей. Это было неслыханно – в Россию еще никогда не приезжала принцесса католичка. Впрочем, Екатерина не выразила энтузиазма. Она отзывалась о Марии Каролине как о безобразной карлице и писала: «Неаполитанскому двору пришла охота весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев. Я говорю уродцев, потому что все их дети дряблые, подвержены падучей болезни, безобразные и плохо воспитаны… Что касается до меня, то я бы не желала видеть моего внука женатым, пока он совсем не образуется, тем более что ему теперь всего 14 лет, и он еще не развился вполне. Покамест их величества могут выдавать принцесс, дочерей своих за кого им вздумается».