Книга Криптум - Грег Бир

Красота моей юности уходила. Я становился уродливее.

Мне было все равно.

И когда ты понял, что вырос?

Мне показалось, что у моей койки стоит Чакас, смотрит на меня, нахмурившись. Как занятно, что я был похож на него. Очень похож. Я подумал, а не похож ли в некоторой степени гейс, навязанный ему и Райзеру Библиотекарем, на эту мою мутацию.

Захотелось сравнить его ощущения и мои, но каюта была пуста.

Я глотнул воды.

В течение нескольких минут я как будто слышал голос у себя в голове, не мой, не моего прошлого или какого-либо будущего «я». Он, казалось, обладал немалым знанием – но бесполезным для меня. Это знание принадлежало другим, из очень далекого далека сущностям, для которых жизнь и смерть не имеют никакого значения, для которых свет и тьма сплетаются в одно, где два кулака времени разжались, а потом сомкнули вместе пальцы, и потому ничего не менялось и никогда не изменится.

Конечно, это имело мало смысла. Позднее даже одна мысль об этом вызывала у меня отвращение.

Дидакт зашел ко мне, проверил мои конечности, постучал по груди, погудел что-то себе под нос над моим распростертым телом. Я предположил, что он назовет мутацию неудачной. Я себя не чувствовал Предтечей – ни молодым, ни старым.

– Радуйся, – сказал он. – Ты не становишься воином. Не полностью. Это еще впереди.

– А кем я становлюсь? – спросил я.

Если я останусь жив, то мне нужно будет знать, куда приложить свои силы, какая каста примет мое невероятно изуродованное тело.

– Через некоторое время ты почувствуешь голод, – сказал он. – Корабль предоставит тебе специальную еду. Когда будешь готов, приходи ко мне в командный центр. Нам нужно спланировать, как подойти к сан’шайуумам.

– А когда у меня будет доступ к домену? Когда я получу твое знание?

– Потенциал для этого уже есть, строитель. Но ты не спеши.

Я кое-как доковылял до командного центра. Чакаса и Райзера там уже не было. Я подумал, что Дидакт, вероятно, запер их, пока я был выведен из игры.

Он стоял прямо перед звездным небом. Широкий округлый пол командного центра выпростал над собой ряд инструментов, которые я не мог распознать сразу. Один из них, как выяснилось, имел целью передать мне специальную еду.

Дидакт показал, не глядя на меня. Я сел и поел.

Ел я много. И тут начался второй раунд боли, но теперь мне уже не позволили уйти и отлежаться. Началась работа.

Глава 17

Насытившись, я надел броню. Мое самочувствие постепенно приходило в норму. Броня потребовала некоторой регулировки, чтобы быть впору моему новому, более крупному телу. Маленькая голубая женщина в глубине сознания все еще присутствовала, но вроде не хотела общаться со мной. Приходилось закапываться глубоко, чтобы хотя бы найти ее. Мне казалось, что моя броня обвиняет меня.

Дидакт изучал меня, моргая медленно, с достоинством. Он поменял свое положение на полу – вернулся к созерцанию неподвижных звезд.

– Броня сломалась, – сказал я.

– Ты изменился. Анцилла знает это, но больше не будет нянчиться с тобой. Ты уже не манипуляр. Ты должен слушать лучше.

Дидакт казался удивительно терпеливым. Возможно, он помнил собственную внеочередную мутацию, случившуюся все эти тысячи лет назад.

– Домен… я ничего не чувствую.

– Я бы сказал, что это тоже твоя вина… но, вероятно, не в этот раз. У меня сейчас тоже трудности с доступом в домен. Пока это загадка. Когда будет время, мы займемся этим, посмотрим, что можно сделать.

Разочарованный, я встал, на скорую руку провел диагностику нательной брони – убедился, что все действует прозрачно и четко. Потом я сосредоточился, заставляя мои мысли стать более зрелыми. А вот анцилла никак не хотела идти мне навстречу. Она проявлялась и исчезала в разных частях моего мозга, но о чем бы я ни попросил, она не делала, может быть, потому, что моя внутренняя речь оставалась нечеткой.

– Где люди? – спросил я Дидакта, когда понял, что от анциллы толку не добиться.

– Я запер их в комнате, там много еды, которая им вроде нравится.

– Почему они заперты?

– Задавали слишком много вопросов.

– Каких вопросов?

– Сколько людей я убил. Все в таком роде.

– И ты ответил?

– Нет.

– Библиотекарь дала им столько знаний – они не справятся с таким объемом. Люди похожи на меня.

– Да, они похожи на тебя, но слушают, похоже, по-настоящему. Им просто не нравится то, что они слышат.

Глава 18

Мои первые успешные, хотя и не без трудностей, попытки получить доступ к жизненному опыту Дидакта дали отрывочные впечатления темноты, блеска, вращающихся солнц, скорби, болезни и славы – полный хаос. Анцилла по-прежнему артачилась, и я был вынужден самостоятельно находить способы взаимодействия с имеющимся знанием.

То, что мне удалось выстроить, было довольно примитивным, недоставало девяти десятых всех нюансов, подтекста и власти, но воспоминания, по крайней мере, были для меня открыты.

Вскоре я перебежками пробирался по огромному полю боя, события развивались слишком быстро, и я едва успевал их фиксировать. Я понятия не имел, когда и где это происходило, – не мог соотнести воспоминания с какими-либо историческими событиями. Выстраивание четкого понимания происходящего осложнялось многими сотнями точек зрения, тем, что основные события оказывались то в центре, то на периферии внимания, обрывочностью, многоплановостью… и совсем иным восприятием объективной реальности. Будучи прометейцем, Дидакт просто видел мир по-другому.

Ясно, что тысячу лет назад, начиная сражение, Дидакт подключался к сенсорному восприятию тысяч своих воинов… Это было за пределами моего воображения и, уж конечно, контроля.

Моя анцилла сильно отстала, она светилась где-то в хаосе половинчато обработанной информации, словно далекая голубая звезда, лихорадочно отыскивая детали, которые соединили бы все это в реальную историю.

Я исследовал различные потоки восприятия, пытался соединить их в понятную картину и пугался, видя, насколько прискорбна объективная реальность сама по себе. Увязанные в единую картину потоки – даже хаос отдельных потоков – были гораздо богаче, гораздо выразительнее и информативнее.

Получая образование в качестве манипуляра, я думал, что мои преподаватели и даже мои анциллы хотят, чтобы я запоминал голые факты, а не добавлял к ним собственную интерпретацию. Они не доверяли мне, не желали, чтобы я обогащал целое. Я был молод и наивен. Я был глуп. Даже сейчас мне было очевидно, что воспоминания Дидакта противились тому, чтобы я добавлял к ним что-то, окрашивал их на основании собственного опыта. Меня там не было.