Книга Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - Юн Эльстер

Бурдьё слишком хорошо понимает, что сознательная стратегия отличия может быть самоподрывной, и потому он не попадает в ловушку, в которую угодил Веблен[164]. Тем не менее он не в состоянии дать убедительное объяснение применению неосознанной стратегии. В одном контексте он утверждает, что грамматические ошибки могут привести к отлучению потенциальных будущих интеллектуалов от высокой культуры, а потом добавляет:

Такие стратегии, которые могут быть совершенно бессознательными и оттого еще более эффективными, – последний ответ на стратегии по гиперкоррекции претенциозных аутсайдеров, которые начинают испытывать сомнения в своем знании правил и их применения, а затем оказываются парализованы рефлексивностью, являющейся полной противоположностью легкости, и остаются без опоры[165].

Быть может, и верно, что увлечение интеллектуалов играми с языком отпугивает тех, кто считает, что культура – это вопрос следования правилам, но выводить отсюда объяснение подобного увлечения с точки зрения отпугивания необоснованно. По меньшей мере, следовало бы предложить каузальный механизм, при помощи которого такого рода поведение поддерживалось бы непреднамеренными и благотворными последствиями[166]. Аналогично, хотя образ жизни буржуазии действительно таков, что постороннему очень трудно выдать себя за своего, и это обстоятельство играет ей на руку, только некритичный или гиперподозрительный ум может заключить, что в нем и состоит причина, по которой буржуазия ведет себя так, как она себя ведет. Макс Шелер пишет в «Ресентименте» – книге, которая наряду с работой Веблена является предшественницей «Отличия», – что зависть возникает «благодаря самообману, который наше бессилие овладеть вещью выдает нам за позитивную силу, направленную „против“ нашего стремления к обладанию»[167]. Бурдьё производит теоретический аналог этой операции. Он чуть ли не одержим препятствиями, с которыми сталкиваются обманщики, мошенники, подражатели и выскочки. Однако вместо того, чтобы вывести трудности из внутренней проблемы невозможности намеренно выбирать отношения, которые являются по сути своей побочными продуктами, он подыскивает им объяснение в неосознанных стратегиях, применяемых классами, чей образ жизни подделывается или имитируется. На мой взгляд, он стал жертвой заблуждения, о котором говорилось в первом абзаце настоящей главы и которое будет обсуждаться далее в разделе II.10.

II.6. Подделки

Аксиома, согласно которой поведение с целью произвести впечатление непременно не справляется с задачей, очевидно, оспаривается следующим замечанием: можно вызвать искомые состояния в других людях, подделав указанное неинструментальное поведение. Ясно, что часто так и происходит. Часто можно добиться успеха при помощи тщательно сымитированной беззаботности, деланого безразличия, тонко рассчитанной щедрости или вдумчиво спланированной спонтанности. Многие из приемов соблазнения основаны на подобных стратегиях, порой дополненных обезоруживающей искренностью в отношении того, что человек делает. В романе Гамсуна «Мистерии» главный герой Нагель сначала поражает бедную Дагни своими странными разговорами и поведением, а потом добивает, признавшись, что все было рассчитано на то, чтобы ее поразить. Конечно, признание в отсутствии спонтанности само должно быть спонтанным! Вальмон в «Опасных связях» при помощи подделки успешно влюбляет в себя президентшу де Турвель, тогда как для соблазнения Сесиль де Воланж требуется всего лишь капелька шантажа. В качестве еще одного примера удачной подделки, подсказанного мне в беседе Эрнестом Гелнером, можно привести магрибскую «большую шишку» – важного человека, который следит за тем, кто подъезжает к его дому, чтобы принять гостя с хорошо отмеренным количеством внешне нерасчетливого гостеприимства.

Примерам такого рода несть числа. И все же есть множество случаев, в которых подделка оказывается очень трудной, либо попросту невозможной, либо самоподрывной. Именно в этом порядке я и рассмотрю ответы на вышеприведенное замечание. Читатель также должен помнить о более общих ответах, предложенных в II.3.

Некоторые состояния очень трудно подделать. Отстраненный наблюдатель почти во всех случаях отличает деланое равнодушие от искреннего. Мы (не иначе как по веским эволюционным причинам) настолько восприимчивы к движениям глаз других людей, что способны уловить мельчайшие нюансы их отношения к нам. Того, чей взгляд блуждает по комнате, случайно останавливаясь на одних людях и скользя по другим, с легкостью можно отличить от того, кто с деланым равнодушием бросает взгляды по сторонам и выдает себя, показывая осведомленность о присутствии в комнате человека, которого он не хочет замечать. Да, обман может быть успешным, если чувства намеченной жертвы слишком притуплены, чтобы его заметить. Так, равнодушие возлюбленного причиняет немалую боль, поскольку человек не в состоянии заметить, что оно умышленное и потому тоже является формой внимания. (И наоборот, человек может быть настолько ослеплен страстью, что решит, будто взгляд, остановившийся на нем случайно, на самом деле был обращен к нему намеренно.) Однако даже если страсть может не замечать подделок, это не означает, что ее можно ими вызвать.

В качестве примера из книг возьмем любовь Люсьена Левена к мадам де Шастле – одну из самых трогательных и забавных любовных историй в мировой литературе. Двое возлюбленных ярче всего воплощают личную философию любви Стендаля: «только если любить меньше, можно обрести смелость в любви», а «вульгарная душа способна точно подсчитать шансы на успех»[168], тогда как нежная душа «и при всем остроумии никогда не будет обладать необходимой легкостью, чтобы высказать самые простые вещи, которым наверняка обеспечен успех»[169]. Таким образом, они не в состоянии объясниться друг с другом, ведь признание другому в любви было бы признаком этого вульгарного качества. Те самые черты Люсьена, которые внушают мадам де Шастле любовь к нему, мешают ему разглядеть очевидные знаки любви с ее стороны и воспользоваться ими. В один момент этого нежного и комичного балета она решается ответить на письмо Люсьена, внушив себе, будто бы суровый и высокомерный тон извинит ее реплику. Люсьен, естественно, принимает письмо за чистую монету; он не способен понять, что сам факт письма намного красноречивее содержания. Стендаль комментирует в ироническом отступлении: