Книга Паутина лжи - Олег Рой

А вернувшись к работе, он в первый же день пребывания в офисе узнал, что Микаэла уволилась. И сам не понял, огорчила его эта новость или обрадовала. Скорее, наверное, даже обрадовала, потому что было бы невероятно тяжело видеть ее, пусть даже изредка. А раз она ушла – значит, все знает. В этом нет ничего удивительного, слухи о том, что у босса родился сын, конечно же, разнеслись по всей компании, все его поздравляли, желали малышу расти здоровым и счастливым… Что ж, Микаэлы больше нет рядом – и это только к лучшему. Своим увольнением она сделала ему подарок, избавив от мучительного объяснения.

И Стефан с энтузиазмом погрузился в работу и занялся делами, которые за последнее время, признаться, здорово запустил. Но если из-за бизнеса особенно тревожиться не приходилось, машина была отлажена и работала без перебоев, то финансовое положение семьи его несколько удивило. Просмотрев документы, Стефан обнаружил, что за последние полгода его счет в банке несколько оскудел. Да, он прекрасно понимал, что беременность – затратный период, довольно дорогое удовольствие, но двести пятьдесят тысяч евро! Это все-таки слишком. А именно такую сумму Лиза истратила за шесть месяцев. Часть денег, он это видел, была зачислена на счета российско-швейцарской клиники, той самой, в Беллинцоне, где она рожала. Это были сто пятьдесят тысяч евро – многовато, конечно, для врачебных услуг, но вполне объяснимо. Остальные сто тысяч Лиза, как выяснилось, регулярно снимала наличными, очень размеренно, в неделю по разу.

Первым порывом Стефана было позвонить Лизе и выяснить, куда девались деньги. Но, поразмыслив, он не стал этого делать. Так ли уж велика сумма – сотня за полгода? Если сопоставить ее с ценами в бутиках, то получается, что совсем и не велика. Наверняка все вылетело на тряпки, туфельки, сумочки и косметику. Тем более что тратила деньги Лиза явно не одна, ей помогала «любимая» теща. Вспомнив о Галине, Стефан только развел руками. Безусловно, эта тетка, дорвавшаяся до швейцарских магазинов, способна была выбросить на ветер сумму и несоизмеримо большую. А раз так, то и хватит думать об этом. Денег все равно не вернешь, а в жизни есть заботы и поважнее. Надо только будет ограничить им доступ к его счету…

Праздник цветения сакуры

Саше казалось, что возвращение в Москву – это далеко не лучшая идея. Не хочет Юля находиться в Швейцарии, где, как она говорит, все напоминает ей о случившемся – что же, можно поехать еще куда-нибудь, чтобы переключиться, развеяться, отвлечься от трагических мыслей. Но Юля только качала головой. Как он не понимает – ей сейчас не до путешествий, не до развлечений. Уж лучше домой…

Однако и дома лучше совсем не стало. Приехав, Юля начала было разбирать вещи, открыла шкаф в гардеробной комнате, и первым, что она увидела, был висевший на вешалке детский матросский костюмчик. Юля купила его заранее, презрев все приметы, уж больно он ей понравился. А теперь, увидев его, она выронила из рук всю одежду, села прямо на пол и завыла – без слез, как раненое животное.

Саше было безумно жаль ее. Да не только ее, всех – и себя, и девчонок. Дочки, уже достаточно большие, чтобы все понимать, ходили по дому как тени – потерянные, притихшие, боясь лишний раз заговорить и обратить на себя внимание. Чтобы облегчить жизнь хотя бы им, Саша спешно отправил Асю и Ясю с Юлиными родителями в Хорватию. Плевать, что занятия в школе еще не закончились, все равно у них в этом году из-за этих постоянных переездов туда-сюда вся учеба коту под хвост пошла. Ничего, потом наверстают, они способные.

Сам он пытался забыться в работе. Дни проходили как часовые на посту – без лишних эмоций, сухо и по-деловому. А о вечерах и думать не хотелось. Он не мог понять, как вести себя с Юлей. Она была в жутком состоянии, потеряла сон и аппетит, не выходила на улицу, перестала следить за собой, забывала умываться и причесываться, целыми днями сидела и смотрела в окно. Саша хоть и старался всяческими способами вернуть Юлю к жизни, но все его попытки оборачивались безуспешным провалом.

Горе, внезапно обрушившееся на Юлю, оказалось сильнее ее душевных возможностей. Господи, как же они с Сашкой мечтали о сыне, как строили планы, как хотели создать ему интересную жизнь, как собирались фотографировать и снимать на видео чуть не каждый его шаг… А теперь у нее остался лишь кадр УЗИ. Единственная фотография ее малыша. Рассматривая ее, Юля уже не плакала, слезы у нее давно кончились.

Когда человек теряет что-то очень ценное, он иногда вдруг решает, что с этого момента все, что существовало раньше, было лишь иллюзией. Так и Юля теперь мысленно разделила свою жизнь на «до» и «после». «До» она обожала планировать, точно каждый вечер строила мостик в будущее, намечая события следующего дня. «После» все дни превратились в сплошной монолог горя. «До» Юля полностью разделяла мнение, что испытания даются каждому по его силам, но «после» поняла, что вместе со смертью сына сломилась, лишилась и веры, и надежды. «До» ее жизнь казалась очень насыщенной: хозяйство, покупки, общение с дочками, сад, в котором она раньше с таким удовольствием возилась, занимали все ее дни. «После» Юля впала в ступор, ей ничего не хотелось делать. Она часами смотрела из окна на такую глупую, совершенно не вовремя зеленевшую траву, и у нее не рождалось даже мысли пойти подстричь ее или заняться своими любимыми цветами. Перенесший горе человек меняется раз и навсегда, весь его образ мыслей терпит неминуемое крушение.

Раньше Юля была далека от религии, теперь же откопала в кладовке подаренную кем-то икону Богородицы и повесила ее в спальне. Ночью, в тишине, стоя на коленях перед образом, она горячо молилась, и однажды, Саша, мучаясь бессонницей, подслушал ее мольбу.

– Святая Дева Мария, не мучай меня больше! Я не могу и не хочу быть сильной! Пожалуйста, забери меня к себе, к моему сыну… Я не хочу никого видеть, кроме моего малыша. Душа моя разодрана в кровь, все мысли превратились в клочья, я не могу жить и видеть счастье других. Не могу смотреть на солнце, на зеленую траву, на улыбки людей… Даже на мужа и дочек не могу смотреть. Мне все стали противны. Забери, слышишь, забери меня!!!

Юля, босая, в одной тонкой ночной сорочке, так отчаянно молила Бога, что Саше невольно захотелось подойти к жене, обнять ее, укутать ее в плед, согреть… Но он не решился нарушить ее молитву. Тем более после того, как услышал то, что он противен жене…

С тех пор как случилась эта трагедия, между ним и Юлей почему-то вдруг образовалась огромная пропасть, как будто молния разрубила дерево на две части. Они почти не разговаривали, ни о какой физической близости не могло быть и речи. Более того, Юля не могла понять, как муж смеет прикасаться к ней после всего того, что с ней случилось? Как он может думать об удовольствии, если за ним последовала смерть? Ей и самой становилось страшно от этих мыслей. В отсутствие мужа она, сидя в спальне, частенько рассматривала их семейное фото – Саша, Юля, Ася и Яся. Как четыре ножки одного стола. Но только Юля теперь ощущала себя ножкой, сломанной напополам.

Саша не мог придумать, как вывести Юлю из ее состояния. Показаться врачу Юля наотрез отказывалась – после того как люди в белых халатах не уберегли ее мальчика, она возненавидела все, связанное с медициной. В отчаянии Саша обратился к целительнице, которая, по отзывам знакомых, очень много помогала людям. Сутулая, точно согнувшаяся под тяжестью взятой на себя чужой боли, пожилая женщина попыталась донести до Юли, что ей повезло… Да, повезло, как бы парадоксально это ни могло прозвучать! Душа неродившегося ребенка уже попала в рай, ведь он не совершил никаких грехов, никого не предал и не обманул, он достиг вечного покоя именно благодаря тому, что не успел подвергнуться воспитанию и начать жить по законам, по которым живут люди. Слушая ее, Юля вдруг разрыдалась – впервые за эти ужасные дни. Слезы стали для нее первой защитой от невыносимой душевной боли. Иногда, пожалуй, даже можно смириться со смертью, когда она приходит за больными, пожилыми людьми, уставшими от собственных хворей и немощи. Трудно, тяжело смириться, но возможно. Но смерть людей молодых, юношей, детей… Нет, такое принять невозможно. От одной мысли становится невыносимо больно. Всем. И Юле, и Саше, и даже этой целительнице, которая повидала на своем пути множество бед и слез…