Книга Жанна д'Арк - Марк Твен

— Король получил письмо, но нам не позволят говорить с ним лицом к лицу.

— Кто же запрещает?

— Никто не запрещает, но ближе всех стоят к нему три или четыре царедворца, — каждый из них предатель и интриган, — и они ставят всякие препятствия, пускаются на разные хитрости и пользуются лживыми предлогами, лишь бы только оттянуть дело. Главные из них — Жорж де ля Тремуйль и эта лукавая лисица, архиепископ реймский. Покуда король, благодаря их стараниям, бездействует да развлекается охотой да бражничаньем, они сильны и положение их тем прочнее. Если же он воспрянет, образумится и, как подобает мужу, обнажит меч на защиту страны и короны, то их могуществу наступит конец. Им лишь бы самим благоденствовать, а там — пусть погибнет страна, пусть погибнет король: это их не тревожит.

— Говорили вы с кем-нибудь, кроме них?

— Ни с кем из придворных; ведь придворные — покорные рабы этих змей; они перенимают их слова и поступки, сообразуются с их действиями, думают по их указке и вторят их речам. А потому все относятся к нам холодно; поворачиваются спиной и отходят в сторону при нашем появлении. Но мы говорили с посланцами из Орлеана. Они заявили с горячностью: «Удивительно, как это человек, находящийся в столь отчаянном положении, как король, может праздно и безучастно стоять в стороне; он видит гибель всего своего достояния — и палец о палец не ударит, чтобы остановить беду. Какое странное зрелище! Вот он заперт в крохотном уголке своего королевства, словно крыса в западне. Королевским дворцом ему служит этот огромный, унылый, как гробница, замок; там вместо занавесей — истлевшие тряпки, вместо убранства палат — развалившаяся мебель; там воистину царит мерзость запустения. В его казне сорок франков — ни сантима больше, Бог свидетель! У него нет войска и неоткуда достать его; и рядом с таким голодным убожеством вы видите этого бездержавного нищего, окруженного толпами шутов и любимых царедворцев, — все они разодеты в самые пышные шелка и бархат, каких не встретишь ни при одном дворе христианского мира. И ведь он знает, что с падением Орлеана — падет Франция; он знает, что, лишь только час пробьет, он превратится в беглеца и изгнанника и что в покинутой им стране над каждым клочком его великого наследства будет победоносно развеваться английское знамя; он знает все это, знает, что наш доблестный город совершенно одиноко, без всякой поддержки, борется с болезнями, голодом и нашествием, в надежде отвратить грозное бедствие; и тем не менее он отказывается нанести хотя бы единый удар, чтобы спасти город, он не хочет слышать наши просьбы, он даже не хочет видеть нас». Вот что сказали мне посланцы; они уже перестали надеяться.

Жанна мягко возразила:

— Как печально! Но они не должны отчаиваться. Дофин вскоре пожелает их выслушать. Передайте им это.

Она почти всегда называла короля дофином. По ее мнению, он, как не коронованный, еще не был королем.

— Мы передадим им, и эти слова успокоят их, так как они верят, что ты послана Богом. Архиепископ и его единомышленник опираются на этого старого воина, Рауля де Гокура, великого дворецкого. Человек он честный, но солдат и больше ничего; возвышенное недоступно его уму. Он не в состоянии понять, как это деревенская девушка, ничего не знающая в военном деле, возьмет в маленькую руку тяжелый меч и станет одерживать победы там, где полвека подряд опытные французские полководцы ничего не ждали, — и не находили, — кроме поражений. И он топорщит свои седые усы и подтрунивает.

— Когда сражается Господь, то не важно, большая или малая рука возьмется за Его меч. Со временем он убедится в этом. Есть ли в Шинонском замке хоть один наш доброжелатель?

— Да, — теща короля, Иоланта, королева Сицилии: она исполнена мудрости и доброты. Она беседовала с сэром Бертраном.

— Она сочувствует нам и ненавидит всю эту толпу королевских тунеядцев, — сказал Бертран. — Она проявила живую любознательность и осыпала меня тысячей вопросов, и я отвечал ей все, что знал. Затем она погрузилась в задумчивость и долго сидела неподвижно, так что я предположил, что она задремала и не скоро очнется. Но я ошибся. Она наконец заговорила, медленно, как бы беседуя с собой: «Ребенок семнадцати лет… девочка… выросла в деревне… не училась… не знает, как воевать, как обращаться с оружием, как руководить битвами… скромная, кроткая, боязливая… И вот она бросает в сторону свой пастушеский посох, надевает стальную кольчугу и мечом прокладывает себе путь через занятую неприятелем область, не теряя ни мужества, ни надежды, не зная страха… и приходит за полтораста лье к королю… она, которой надлежало бы трепетать и страшиться в присутствии короля… приходит, чтобы стать перед ним и сказать: „Не бойся! Господь послал меня спасти тебя!..“ Ах, откуда может взяться такая вдохновенная отвага и убежденность, как не от самого Господа!» Она снова умолкла и задумалась, собираясь с мыслями, потом сказала: «Послана она Богом или нет, но есть в ней нечто, возвышающее ее над людьми, — над всеми людьми нынешней Франции; она — носительница того таинственного дара, который способен одушевить солдат и превратить трусливую толпу в доблестную рать, не знающую страха, — в войско, что идет на битву с радостью в глазах и с песнями на устах и, подобно буре, налетает на врага… Этим именно воодушевлением может спастись Франция — и только им, откуда бы оно ни исходило! В ней есть этот вдохновенный огонь, — я твердо верю, — ибо что другое могло поддерживать отвагу в этом ребенке и заставить ее презреть все опасности утомительного похода? Король должен увидеть ее лицом к лицу — и это будет!» Она отпустила меня с этими милостивыми словами, и я не сомневаюсь, что ее обещание будет исполнено. Они — эти животные — будут мешать ей всеми средствами, но в конце концов она восторжествует.

— Ах, кабы она была королем! — произнес с жаром другой рыцарь. — Слишком мало надежды, что самого короля удастся пробудить от спячки. Он окончательно махнул рукой на все и только о том и помышляет, как бы ему оставить все на произвол судьбы и убежать в другую страну. Посланцы говорят, что он находится во власти каких-то чар, убивающих в нем всякую надежду, что над всем этим тяготеет какая-то тайна, которую они не могут разгадать.

— Я знаю эту тайну, — сказала Жанна со спокойным убеждением. — Тайна эта известна мне и ему, а кроме нас — только Богу. Увидевшись с ним, поведаю ему нечто сокровенное, что развеет его тревогу, — и тогда он снова поднимет голову.

Глава VI

Итак — затянуть дело во что бы то ни стало! Советники короля уговорили его не принимать слишком поспешно решения. Как будто он слишком торопился! И вот они отправили в Лотарингию посольство, состоявшее из представителей духовенства (опять духовенство!), чтобы на родине Жанны навести справки о ее прошлом; и конечно, на это потребовалось бы несколько недель. Видите, до чего доходила их разборчивость. Вообразите, что сбежался народ на пожар и кто-нибудь вызвался тушить, но ему позволяют, пока не пошлют в соседнюю страну справиться, всегда ли он чтил день субботний или нет.

Потянулись дни, отчасти скучные для нас, молодых людей; скучные только отчасти, потому что нас в близком будущем ожидало одно великое событие: мы никогда еще не видели короля, а теперь нам предстояло увидеть и на всю жизнь запечатлеть в своей памяти это дивное зрелище. Итак, мы были наготове и с нетерпением ждали первого случая. Оказалось, что другим суждено было ждать дольше, чем мне. Однажды пришла великая весть: орлеанские посланцы, Иоланта и наши рыцари совместными усилиями оказали воздействие на совесть и убедили короля допустить к себе Жанну.