Книга К вопросу о циклотации - Борис Стругацкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2
– Войдите, – сказал голос Физика.
Литературовед вошел и, пораженный, остановился в дверях.
– Надеюсь, супруги с вами нет, – сказал Физик. – Я не одет.
На нем была плохо выглаженная рубаха и яркий галстук. Из-под рубахи торчали голые загорелые ноги. На полу по всей комнате были разложены какие-то странные детали и валялась мятая бумага. Физик сидел прямо на полу, держа в руках ящик с окошечками, в которых бегали световые зайчики.
– Что это? – спросил Литературовед.
– Это тестер, – сказал Физик устало.
– Нет, вот это все…
Физик огляделся и сказал:
– Это – Универсальная Стиральная Машина «Красноярск-16» с полукибернетическим управлением. Стирает, гладит и пришивает пуговицы. Идите сюда, только осторожнее, не наступите…
Литературовед посмотрел под ноги и увидел кучу черного тряпья, лежащего в луже воды. От тряпья еще шел пар.
– Это мои брюки, – сказал Физик. – Я хотел их выгладить.
Я думал, что так будет лучше.
– Значит, ваша машина тоже не в порядке, – сказал Литературовед.
– Она в полном порядке, – сказал Физик сердито. – Я разобрал ее по винтикам и целиком понял принцип работы. Вот видите – это подающий механизм. Это анализатор – я его не стал разбирать, но он и так в порядке. Вот транспортный механизм и система терморегулирования. Машина в полном порядке. Но у нее почему-то двенадцать клавиш программирования, а в проспекте было сказано – четыре. Я думаю, вся беда в этом…
– Четыре? – спросил Литературовед.
– Угу, – сказал Физик, рассеянно почесывая колено. – А почему вы сказали: «Ваша машина тоже»? У вас тоже есть стиральная машина? Мою мне привезли всего час назад. «Доставка на дом».
– Четыре, – повторил Литературовед упавшим голосом. – Не двенадцать. Скажите, а вы не пробовали закладывать в нее мясо?
Они явились рано утром, на седьмой день после того, как «Онекотан» вышел из Шанхая. В дверь постучали, Александр натянул халат и сказал: «Можно», и они втиснулись в каюту: сначала высокий худощавый, очень загорелый человек в белом тропическом костюме, за ним румяный, плохо выбритый толстяк в мятом плаще.
– Здравствуйте, – сказал худощавый.
– Товарищ Костиков? – осведомился толстяк, выдвигаясь из-за плеча худощавого.
– Костылин, – поправил Александр. – Здравствуйте.
– Командир отряда батискафов? – уточнил толстяк.
– Да, – сказал Александр. – А вы, вероятно, представители?
– Инженер Дудник Виктор Андреевич, – сказал худощавый. – ЦНИИ Гидромаш.
Александр пожал руку Дуднику.
– Планетолог Царев, – сказал толстяк. – Позвольте. – Он отодвинул инженера. – Геннадий Васильевич Царев. ИПИП. Институт Планетографии и Планетологии.
Александр пожал руку и Цареву.
– Мы прилетели на турболете, – сообщил толстяк и плюхнулся на койку. – Это ничего, что я так бесцеремонно?
Александр сказал, что это ничего, усадил инженера в откидное кресло и сел рядом с толстяком. Толстяк пыхтел и вытирал лицо огромным белым платком. Инженер сидел очень прямо, глядя перед собой и выпятив челюсть. Кресло было низкое, и колени инженера, обтянутые узкими брюками, угрожающе торчали вверх и вперед, как стартовые штоки турбоскаутов.
– Слушаю вас, – сказал Александр. Он еще не успел умыться и почистить зубы.
– Видите ли… Э-э-э… – сказал толстяк.
– Костылин Александр Сергеевич.
– Да-да, простите. Так вот, Александр… э-э… Сергеевич. Мы, собственно, должны вами руководить. Но это пустяки. Вы не отчаивайтесь. Мы в ваших подводных делах ничего не понимаем. Во всяком случае, я ничего не понимаю. Так что вмешиваться в вашу работу мы не собираемся. Только вы уж помогите нам. Вы ведь в курсе дела?
– Почти, – сказал Александр.
– Коротко говоря, речь идет о том, чтобы исправить просчет неких инженеров из Гидромаша…
– Или планетографов из ИПИПа, – сказал громко инженер, глядя перед собой.
– Э-э… из Гидромаша и спасти плоды четырехлетней работы.
Он стал рассказывать. В связи с тем, что Совет Мира перебросил большую часть межпланетного флота на обслуживание периферийных станций, подвижные планетологические базы ИПИПа остались без пилотируемых транспортных средств. В спешном порядке были разработаны системы автоматической транспортировки. Три декады назад база «Бамберга» отправила в сторону Земли фотонный автомат с образцами рудных и самородных ископаемых. Автомат благополучно прошел по заданной траектории около миллиарда километров («в сложнейших условиях, Александр… э-э-э… Степанович! Оверсаном!..»), достиг зоны, контролируемой постами телеуправления, был выведен на возлеземную орбиту в первой зоне и в точно заданный момент сбросил грузовой контейнер. Контейнер упал в точно заданном месте – в ста милях к северу от рифа Октопус, куда за ним своевременно вышли спецсуда. Но спецсуда не нашли контейнер. Он затонул. Он затонул, потому что не сработали надувные понтоны, которые должны были обеспечить ему плавучесть, а понтоны конструировал ЦНИИ Гидромаш (инженер Дудник попытался было сказать что-то про «товарищей из ИПИПа», но толстяк не остановился). Потеря двухсот тонн руды и самородков – иридий, осмий, уникальные образцы кристаллического никеля необычного изотопного состава – означает, что четыре года работы планетологической базы «Бамберга» затрачены впустую, что срывается глобальный план научно-исследовательских работ целого отделения Института Планетологии и Планетографии, и поставлен под угрозу авторитет всех трансмарсианских планетологических баз. («Александр… э-э-э… Софронович понимает, что Комитет Межпланетных Сообщений не станет выделять даже беспилотные средства для перелетов с э-э-э… неопределенным финишем».)
– Что я… э-э… хочу сказать? – сказал толстяк. – Что было бы хорошо, если бы контейнер удалось разыскать и… э-э-э… разыскав, поднять.
В общих чертах все это было уже известно Александру. Дело это ему не нравилось, хотя он понимал, что помочь межпланетникам совершенно необходимо. Самым скверным было то, что контейнер упал севернее рифа Октопус. Межпланетники могли бы выбрать место и получше. Район севернее рифа Октопус представляет собой подводное нагорье, покрытое километровой толщей глобигеринового ила и почти неизученное. Ущелья, пропасти, отвесные кручи, и все это под мощными пластами белесого ила, зыбкими и ноздреватыми, как манный пудинг. И все это на глубине от трех с половиной до четырех километров. У злосчастного контейнера были все шансы остаться там, где он сейчас находился.
– В Хабаровске нас заверили, – сказал толстяк, – что глубоководники сделают все возможное. Заверил лично товарищ… э-э-э… Зазывалов.
